Когда Нюрочка только училась читать, она изумлялась, сколько стихов знает наизусть брат. Но он не просто декламировал любимых поэтов, а всегда устраивал из чтения увлекательную игру. Вот они вышли из дому, в его руке ее ладошка, сестра старается поспеть в такт его широким шагам, а в небе отдаленный раскат, и он, Игнат, тут же — тютчевское: «Люблю грозу в начале мая, когда весенний первый гром…» Зимой, когда закрутит, — наготове пушкинское: «Буря мглою небо кроет…» Пойдут к поезду встречать отца, Нюрочка уже знает, что Игнат вспомнит некрасовские строчки о железной дороге. Но не просто будет иллюстрация к пейзажу, а вспомнятся те самые стихи, как на косточках народных ложились в землю рельсы и шпалы. Бродить же по Петрограду — значит на каждом шагу вспоминать и вспоминать Пушкина: и «адмиралтейскую иглу», и «Невы державное теченье, береговой ее гранит…»
Он не мог тогда поселить Нюрочку у себя, потому что ютился в маленькой каморке, где стол, стул и кровать, да и подпольщику это было бы опасно. Но для младшей сестры он нашел время, чтобы быть с ней чаще. А когда уезжала домой кроме нарядного пальто, о котором говорила, что второго такого не сыщешь не только в Людинове, но даже в Брянске, Игнат вручил ей и книги — стихи их любимых поэтов.
Тогда, в пятнадцатом году, в Питер приезжала и мама, внезапно тяжело заболевшая. Игнат и Евдокия показывали ее хорошим докторам, но помочь ей было уже нельзя. Возвратившись домой, она вскоре умерла. Перед тем как отойти, тихо сказала: не так докторов, как напоследок Игната хотела повидать. Боялась, что снова заберут его и они уже не свидятся…
Сейчас в людиновском доме, кроме отца, у Нюрочки не было никого из близких. Брат Алексей, чуть постарше ее, учился в Дятькове и там жил. И потому несказанный счастьем оказался приезд Игната, которого она любила, как ей казалось, больше всех на свете.
Помнила, что, как только научилась ходить, они с Игнатом стали неразлучными — не отпускала дома его ни на шаг, ревела, когда он уходил в училище ли, к друзьям. И потом, когда подросла, старалась не расставаться с ним, если он шел даже на собрания или маевки…
Нюра, снова обняв Игната, вдруг заметила на чурбачке записную книжку и карандаш и смутилась:
— Ты занимаешься, Игната? Ой, прости, что помешала… А помнишь, когда я была совсем-совсем маленькая, а ты делал дома уроки, я залезала к тебе под стол и играла в школу…
— И, подражая мне, брала с собой школьный завтрак — кусочек хлеба и четыре или пять малюсеньких кубиков сала, — добавил Игнат.
