— Вот именно! Вы правильно меня поняли — отрицать.
Уханов, оказывается, ничего не выдумал, адвокаты в самом деле протягивали им руку помощи. Но как можно вдруг опровергнуть то, что подтверждено даже вещественными доказательствами — нелегальщина, шрифт?.. И, увы, документами о принадлежности к партии.
Второй защитник, Корженцев, щелкнул золотым портсигаром, длинными холеными пальцами достал папиросу, размял ее над пепельницей:
— Хм! Как отрицать? В ваши годы — простительное любопытство: одну книжку у кого-то купили, чтобы прочесть для интереса, другую — нашли. Далее, кто-то после девятьсот пятого года попросил часть изданий припрятать, и вы великодушно не отказали. А того человека, разумеется, и след простыл. С типографскими литерами посложнее, но и здесь можно подобрать объяснение: остались от вашего старшего брата. А он уже отбывает наказание. Списочки же разные — игра в социализм, дань моде… В итоге: два года заключения. А два года почти уже вышли. Так что свобода, как говорится, по чистой.
Дымок от папироски таял. Уголки губ Игната слегка поднялись вверх.
— Иронически улыбаетесь, молодой человек? — на высоком лбу Корженцева собрались неодобрительные складки.
— Да нет, просто подумалось: и все исчезнет, как дым…
— Естественно, — Корженцев распустил складки на лбу и пыхнул новой струйкой.
— И их превосходительства — калужский и орловский губернаторы будут довольны, что во вверенных им губерниях — тишь да гладь, и министр внутренних дел обрадуется — никаких противуправительственных организаций… — продолжал Игнат. — Одна игра несмышленышей, так сказать, по младенчеству и недомыслию… Но самого главного вы не сказали, какого еще отречения ждете от нас.
— Простите, господин Фокин, мы не поняли вас, — встал Новосильцев.
— Отлично поняли. С этого и следовало вам начинать: чтобы я, Кубяк и Павлов отреклись от звания членов Российской социал-демократической партии…
— Ну, это само собой разумеется…
В камеру он вернулся спокойным. Молчание нарушил Уханов:
— Это ведь тактический ход, чтобы купить свободу.
— Свободу не покупают предательством, — жестко ответил Игнат.
— А как?
— Ее завоевывают открыто.
— Вот ты и дооткрывался: три пуда нелегальщины при обыске… Ну ладно, сейчас не о том — надо спасать себя…
Бледность выступила на лице Игната — никогда его не видели таким. Сказал, будто в горле стоял ком:
— Как же мы потом будем смотреть в глаза рабочим, если на суде отречемся от самого святого — от партии? Куда же мы звали их? Ты сможешь это сделать, Николай? Ты, который ездил на Пятый партийный съезд?
