— Сударыня Юна гораздо выше такого атавизма, как любовь, — постепенно начинал выходить из себя высокий посетитель. — Поймите же, сударь Загорцев, что вы из другого времени, из другой эпохи. Вы ей не когерентны и не конгениальны.
— А-а-а!.. — голосом, дрожащим от избытка низменной радости, возопил имперянин. — Хотите сказать, что гусь свинье не товарищ? Вот я вас и поймал, господин сверхсущество, на обычном презренном чувстве. Да вы элементарно боитесь, что я — козявка мыслелобая — отобью её у вас!
— Я не желаю продолжать с вами пикировку в таком недопустимом тоне, — натужно беря под контроль эмоции, заявил Веб, вставая с дивана, — но как мужчина мужчину предупреждаю…
— А докажите, что вы мужчина, — в эмоциональном раже дерзил Роман, тоже поднимаясь на ноги. — Чем…х-ха…докажете?
— …Но предостерегаю, — синея и презрительно кривя губы от прозвучавшего животного намёка, продолжил соперник, — что вы или станете добромыслом, или получите по заслугам. Добро обязано уметь защищать подлинные ценности. Завтра я убываю в экспедицию. По возвращении же, если вы не прекратите недопустимые методы воздействия, сосредоточусь на вас в полной мере.
— Да чхал я на ваши предупреждения! — перечил ему Загорцев.
— Я предостерёг, и тем облегчил душу, — со скрытой уязвлённой болью проронил Веб. — Честь имею! — шагнул он к выходу.
— Пока, господин сверхсущество! — заносчиво крикнул ему вдогонку имперянин.
1
В семье не без урода. Затратив уйму усилий, Бонз в «откопал» в благородной семье таутиканцев целых двух уродцев — верных продолжателей своих заветов — Крэка и Рубби. Если с первым из них читатель отчасти знаком, то младший этик Рубби упоминался мельком. И вот сюжет повествования совершает вираж, за которым бравый помощник Бонза предстаёт пред нами во весь рост.
И тотчас позвольте принести извинения, так как «полного роста» у Рубби — в обыденном смысле данного словосочетания — как бы и не имелось. Он был много ниже, чем и без того хлипенькие таутиканцы. При всём при том младший этик обладал богатырским туловищем, массой тела около полутора центнеров, совершенно чудовищной силой и непропорционально крупной, как у брахицефала, круглой башкой. Потому втихую его обзывали «Тыква на табуретке». Применительно к меркам зелян, «брахицефал» носил костюм шестидесятого размера и минус первого роста.
Ясно, что внешняя характеристика — подступ к внутренней оценке индивида. Природа наделила Рубби на редкость низко расположенным центром тяжести. В этом плане он напоминал детскую игрушку «ванька-встанька»: его толкают, а он не падает; его бьют, а он не теряет равновесия; его сбивают наземь, а он тут же вздымается.
