Существуют три фундаментальных взгляда на историчность мечты. Первый из них — традиционное мечтание о золотом веке, идеальном прошлом, неповрежденном райском времени, откуда мы выпали, как птенцы из гнезда. Здесь и мечта романтиков о высоком духе Средневековья, и идеализация домонгольской Киевской Руси, и «ретроспективная утопия» славянофилов с их обожанием московской старины, и легенды о скрывшемся под водой граде-Китеже, а также о праславянском родном величии, об утраченном гиперборейском корне. Само по себе тяготение мечты к прошлому не означает регресса. Даже Маркс писал, что все прогрессивное и революционное, когда оно приходит, рядится «в тогу седой древности». А эпоха Возрождения заявляла и, по-видимому, искренне верила, что она восстанавливает античность.
Будущее беспредметно, не оформлено, темно, а в прошлом можно отыскать некие острова мечты, идеала, который смог воплотиться. Чаще всего это мечты о невозвратном. По крайней мере, так считал Беранже, сказавший: «Честь безумцу, который навеет / Человечеству сон золотой».
Другой взгляд — прогрессизм, утверждающий, что история ускоряется, время сжимается, человек успевает сорвать новые плоды познания и благодаря этому национальные и коллективные мечты могут сбываться. Идея ускорения развития была любима многими в эпоху Модерна, но в сущности ближе к оккультной, чем к инженерной мысли. В физическом плане ускорение свойственно не столько процессам развития, сколько распада. А если вся социальная система неминуемо и неуклонно ускоряется, это может кончиться только одним — грандиозной катастрофой. Получается, что у прогресса есть изнанка, есть свой потолок, после достижения которого ускорение необходимо тормозить или поворачивать вспять. По этому поводу вспоминается скорбно-ернические, но не лишенные здравого смысла строки побасенки: «Ускоренье важный фактор, / Но не выдержал реактор…» Упадочный фольклор упадочной эпохи, горькое послевкусие неизбывной веры в прогресс.
Однако русский народ — это ванька-встанька. И после падения он поднимается еще выше. Народная же мечта верит не только в утраченный рай, но и в благодатное развитие и в то, что удастся открыть новые горизонты. По мысли «будетлянина» Велимира Хлебникова, в поэзии которого встретились и сомкнулись глубокая древность и безоглядный футуризм, «народ-младенец, народ-ребенок любит грезить о себе в пору мужества, властной рукой повертывающем колесо звезд. Так в Сивке-Бурке-вещей-каурке он предсказал железные дороги, а ковром-самолетом — реющего в небе Фармана… Провидение сказок походит на посох, на который опирается слепец человечества»
