Позади фронта [= Полевая жена] | страница 48

— Должен же ты поспать хоть два часа, — в голосе Катерины был справедливый гнев на кого-то неизвестного, кто не позволяет ему отдохнуть.

— Ты иди, — притворно ласково сказал он, — мне нужно в штаб. Может, я скоро вернусь. Отправлю шифровку и приду.

Дверь Шурочкиной комнаты была заперта изнутри. Он несколько раз тихо повернул ручку.

— Кто там?

Ее голос был рядом, словно она сторожила за дверью.

— Я, — прошептал он, прикасаясь губами к замочной скважине.

— Поздно уже. Я легла.

— На одну только минуту. Мне нужно поговорить, обязательно, срочно, — истово бормотал он, нетерпеливо терзая ручку.

Медленно, будто в раздумье, щелкнула задвижка. Шура стояла у порога одетая, только ремень и портупея были сняты. Ветер, рванувшись в раскрытую дверь, взъерошил ее волосы.

Копылов кинулся к ней. Шура резко отстранилась от его протянутых рук.

— Уйди!

— Но почему? — оторопел он. — Ты же ждала меня, не ложилась. Я вижу.

— Я ждала? Просто мне не до сна: завтра наступление, могут быть раненые… Я устала от всего.

— Я люблю тебя! Неужели ты этого не понимаешь? — произнес он сквозь стиснутые зубы, с ненавистью глядя на нее.

— Любит, не любит… — Шурочка невесело рассмеялась. — Разве так любят?

— А ты знаешь — как?

— Не знаю! — выпалила она ему в лицо, внезапно перекривив губы от злости. — Только не так. Уходи! Уходи, прошу тебя, — прибавила она тихо.

Он вышел. От сквозняка дверь со стуком захлопнулась. Шура изнутри клацнула защелкой.

Внизу в большой комнате двое связистов через окно протягивали телефонный провод.

Копылов прошел в другую комнату — там теперь было пусто — и лег на диван.

Отдаленный гул разбудил его. «Началось», — подумал он, возвращаясь к реальности из сна. Перекошенные по сгибу угла полосы света падали сквозь жалюзи на стену, оклеенную пестро-голубыми обоями. В разбитое окно приносился явственный запах весенней листвы.

Вторично колыхнулся пол и задребезжали стекла — рокот канонады принесло издали. Нельзя было уловить отдельных разрывов, они слились в неутихающий гул. Рев моторов низко пролетевшего самолета ворвался в окна.

В соседней комнате, наспех прибранной после суматошной ночи, за столом сидела радистка Утюжникова, громко разговаривала по телефону. На рукаве у нее повязка — Утюжникова была дежурной по штабу. Продолжая говорить в трубку, она протянула Копылову два листка. Это были телеграммы на имя командира БАО: Битнев составил донесение, что колонна с ГСМ и боеприпасами в 4.00 разгрузилась и была отправлена во второй рейс, в другой телеграмме Игумнов сообщал о состоянии аэродрома.