Позади фронта [= Полевая жена] | страница 26



— Плох, — согласился Копылов.

— Последнее время гонял на своем трофейном драндулете, будто нарочно нарывался попасть в аварию, — сказал Багнюк, извлекая из штанов кресало и трут.

Федор дал ему прикурить от зажигалки.

На крыльцо вышла Шурочка, грустная и заплаканная. Она оформила документы и повидала Никитина — его уже поместили в палату.


Шурочка не собиралась ехать дальше, хотела ловить попутную машину в обратную сторону.

— Разве тебе не интересно посмотреть Варшаву? — спросил Копылов.

— Говорят, там одни развалины.

— Что-нибудь уцелело. Потом станешь жалеть, если упустишь случай.

— Ладно, пусть мой начальник позлится, — решилась Шура.

Сели в кабину втроем. Пришлось вплоть притиснуться друг к другу, чтобы не мешать Багнюку.

Нагретое шоссе начало парить, в мокром асфальте отражались голые придорожные кусты. Освещенная солнцем макушка костела ненадолго возникла в стороне и снова пропала за отлогой чертой горизонта. Полуторка, выбиваясь из сил, катилась навстречу тугому ветру. Надсадно ревел мотор, захлебываясь от непосильной нагрузки.

— Что-то твоего Прутского не видать? — поинтересовался Копылов.

Шурочка скосила на него глаза.

— А ты не знаешь? — не веря ему, спросила она. — Их дивизию передали ВВС Войска Польского. Говорят, он женился на польке, чтобы уж совсем поляком стать.

— Я ничего не знал, — смутился Федор: в Шурочкиных словах ему почудилась боль. — Я бы не стал спрашивать.

— Да ничего особенного — я привыкла. Ко всему привыкла, — загадочно прибавила она с невеселой улыбкой.

Впереди на перекрестке появился шлагбаум. Багнюк затормозил, полуторка остановилась. Копылов перелез в кузов: втроем в кабине не полагалось. Запахнулся поверх шинели в Шурочкин полушубок. Запах выделанной овчины казался приятным.

Скоро показалась окраина. Издали Варшава больше походила на город — когда подъехали, видно стало: повсюду — развалины.

Полуторка катилась по дну мертвой улицы. По сторонам дыбились искореженные взрывами щербатые стены. Голубое небо проглядывало в пробоины и ниши. Под сбитой штукатуркой свежими ранами темнела оголенная кирпичная кладка.

Найти склад оказалось непросто. Проданец назвал только примерное место, где видел его, — он и сам точно не запомнил. Колесили по непролазным улочкам.

Человек двадцать, мужчин и женщин, расчищали заваленный вход в подвал. Старуха в черной шали, негромко причитая, не сводила обезумевшего взгляда с места раскопки. Появился ксендз в длиннополой сутане, перекрестил тех, кто работал в молчании. Старуха, запинаясь о битый кирпич, кинулась к нему. Он что-то говорил ей, она слушала, склонив голову.