Позади фронта [= Полевая жена] | страница 24

— Спи, — сказала она. — Скоро утро.

Деревня западнее Варшавы. Шоссейная дорога перехлестнула ее надвое. На окраине — аэродром. Штаб БАО и службы раскиданы по селу. Двухэтажный панский особняк в роще занят авиаполком.

Копылов — он теперь старший лейтенант: после освобождения Варшавы многим повысили звания и дали ордена — с утра приготовился в дорогу. Накануне вечером командир автороты Проданец рассказал, что в предместье Варшавы видел безнадзорный склад — горы бумаги под открытым небом — должно быть немецкая типография располагалась поблизости.

— Вот видишь, — упрекнул Копылова начальник штаба. — А мы черт знает на каком дерьме документы составляем — стыдно подписывать. Завтра же бери штабную полуторку и крой в Варшаву. Без бумаги не возвращайся. Грузи полную машину — лишней не будет: обменим на что нужно. Да не забудь, прихвати канистру спирта — я распоряжусь — вдруг трофейщики часовых поставили — без спирта ничего не получишь.

Копылов влез в кабину. Шофер Багнюк, невыспавшийся — он в два часа ночи вернулся из штаба РАБ, куда отвозил дневную почту — с остервенением крутил заводную ручку. Мотор застучал, заскрипела разношенная от давности кабина. Багнюк запрыгнул на сидение, дал прогазовку.

Из штаба выбежал дежурный, замахал руками, чтобы не ехали.

— Что еще? — Копылов, недовольный задержкой, высунулся из кабины.

— В хозяйство Лузина заверните: раненого в госпиталь подбросить — только что позвонили.

Санчасть помещалась в пятистенном доме по боковому проулку. Их уже ждали: Шура Чабанец и Синьков вывели раненого на крыльцо. Он весь перебинтован — нос да глаза открыты. Свежая кровь проступила сквозь слои марли. Правый рукав гимнастерки отпорот, рука с накладками шин подвязана к шее. На плече внакидку брошена шинель с офицерскими погонами.

Копылов едва узнал Никитина. Тот даже не пытался храбриться.

— Отвоевался, — сказал он вместо приветствия, перекривив губы в вымученной улыбке.

— На мотоцикле выворачивал с аэродрома на шоссе — врезался в «студебеккер», — объяснил Синьков.

Никитина посадили в кабину, со всех сторон обложив подушками — полотняными наволочками, наскоро набитыми соломой.

Копылов и Шура — она должна была сопровождать Никитина до госпиталя — забрались наверх. Синьков подал Шуре новый полушубок.

Багнюк развернул машину, выехали на шоссе. Сверкающий, будто политый, асфальт изломанной чертой лег посреди ослепительных полей. Снег был неглубоким, стерня торчала из-под него. От этого зимние пашни немного золотились на солнце. В сторонах раскиданы были жалкие деревеньки; грязные расхлестанные проселки отворачивали к ним. Навстречу один за другим гнались «студебеккеры», груженные ящиками со снарядами; брезент яростно хлопал на ветру. Багнюку приходилось уступать середину дороги: на шоссе, вдали от КПП, властвовал неписаный закон: «студера» и ЗИСы принуждали водителей газиков держаться вплоть у кювета — а то и спихнуть недолго. Из-за экономии бензина — на этот счет был суровый приказ по фронту — выехав на гору, Багнюк выключал мотор, и под уклон машина разгонялась по инерции, не сдерживаемая тормозами.