. Браво, кричит Оле в восхищении, никто другой бы ни за что не додумался до такого ответа. Но Эббе уже подхватывает меня в танце. Неожиданно его горячая щека сближается с моей, и наш шаг замедляется. Его тут же обступают, протягивают бокал, тянут за халат и интересуются здоровьем. Меня приглашает другой юноша, и на миг я теряю Эббе из виду. Граммофон грохочет, в углу сидит Оле и, вперив взгляд в самодельный радиоприемник, слушает передачу «Би-би-си». Все пьяны, многим становится плохо. Надя хватает гостей, отводит их в туалет и придерживает за лоб, пока тех тошнит. Она это обожает, смеясь комментирует Лизе, наряженная Коломбиной: под многочисленными рюшами отчетливо проступают большие упругие груди. Я задумываюсь, на самом ли деле от кормления появляется красивый бюст, и вновь кружусь в танце с Эббе, который все-таки отыскал свою звезду, поэтому предлагает отдохнуть в другой комнате. Мы ложимся на кровать, и он охватывает меня руками, словно так принято в их кружке, — без каких-либо предварительных маневров. Впервые в жизни я чувствую себя счастливой и влюбленной. Я глажу его густые коричневые волосы с завитками на шее, смотрю в удивительно раскосые глаза — голубые в каштановых крапинках. Он считает, что унаследовал эти крапинки от матери — у той глаза карие, и это всегда хоть как-то да проявляется. Он спрашивает, можно ли зайти ко мне в гости в пансион, и я соглашаюсь. Подбирает с пола принесенную с собой бутылку, мы вместе пьем из нее и засыпаем. Проснувшись рано утром, я не понимаю, где нахожусь. Эббе еще спит, его короткие загнутые ресницы слегка касаются подушки. Неожиданно я замечаю другую пару, устроившуюся в детской кроватке у противоположной стены. Они спят в обнимку, но я не могу припомнить, чтобы видела их вечером. На полу — гора разноцветной карнавальной одежды. Я осторожно выхожу в гостиную, напоминающую поле боя. Надя уже убирается — вытирает рвоту по углам и бодро объясняет: это всё проклятая бормотуха — ее никто не переносит. Правда, он милый, этот Эббе? Не то что идиот Пит. В детской комнате Лизе кормит ребенка. Поаккуратней с Эббе, улыбается она мне, он тот еще сердцеед.
Я беру плащ, повязываю на шею красный платок и иду попрощаться с Эббе. О боже, моя башка, стонет он. Как только разделаюсь с простудой, приду к тебе в гости. Ты хоть немного без ума от меня? Да, признаюсь я, и он извиняется, что не может проводить. Я замечаю, что он пылает жаром, и говорю, что это неважно. В одиночестве еду домой на велосипеде. Рассвет только занимается. Птицы щебечут, словно весной. Я с радостью думаю о том, что в меня влюбился студент, и смутно предчувствую, что это может длиться всю жизнь.
