он рассматривал только как прелюдию к окончательному триумфу. Он слышал о похожем энтузиасте оберток, живущем за тысячу миль и в течение года договаривался с ним по почте о покупке коллекции, предлагая значительную цену, поскольку она содержала один из немногочисленных граалей этой узкой области: обертки с военными открытками 1938 года, почти недоступные при любых условиях. Предложения Снодграсса прошли путь от смешных до невероятных, но владелец непоколебимо отказывался от продажи. Когда же Снодграсс наконец приобрел это сокровище и продолжил намечать краеугольные камни своей карьеры, в пыльных местах собраний коллекционеров при его виде начали мрачно перешептываться.
Подумайте о произведениях искусства, настолько редких, что они, по слухам, существуют как материал для легенд. Настоящая бочка, в которой когда-то хранили мирру, подаренную восточным царем младенцу Иисусу, горсть могильной земли Влада Колосажателя, кусочек Животворящего Креста — они стоят в одном ряду. Для Снодграсса таким были поиски Fleer Flickers, обертки от шариков жвачки приблизительно 1940 года, с полоской комиксов, напечатанной на внутренней стороне каждой. Ему, конечно, завидовали… но коллеги сплетничали о его методах и подходах, в которых цена для Снодграсса не имела значения.
В сорок лет, одержимый, пренебрегая унаследованным бизнесом, пока он не прогорел, Снодграсс был вынужден выставить свои сокровища на продажу, чтобы только выжить. Бесполезно и слишком поздно. Только горстка коллекционеров специализировалась на обертках жевательных резинок, и ни один не мог дать и части стоимости его легендарных сокровищ. Он умер сломанным человеком, не утратив свою трогательную веру во Fleer Flickers, прижимая самую редкую из них к своей груди, когда испустил дух.
Относившийся к более жесткой породе, Лемминг никогда не давал взаймы одного пенни, чтобы не вернуть два. В благодушном настроении он мог бы дать девять процентов чаевых официантке, но такое великодушие рано увяло и умерло, как и его любовь к найденным монеткам, под конец возведенная в Абсолют его поисками влажной двадцатидолларовой банкноты в мужской уборной на отвратительном этаже YMCA>[3]. В отличие от покойного Снодграсса, это было не высшей кульминацией сущности Лемминга, а новой дверью, открывающей широкую панораму блеска гения. Он дрожал от своих видений. В любой день он мог найти монету на любой улице. Умножьте это на целые районы, города, всю страну: состояние, ежедневно падающее везде незамеченным на тротуары. Сегодня Америка, завтра весь мир…
