Он поклонился Селене, протянувшей ему полотенце, и начал докрасна растирать спину и грудь грубым полотном. Полозов набросил на плечи куртку и, присев на край колодца, стал за ним наблюдать.
Сложен их новый знакомый, надо было сразу признать, отменно. С мускулатурой такой разве в кинобоевиках играть главных героев, от женщин отбою не будет, это точно! Вот и Селена, не гляди, что из будущего, да и то с него глаз отвести не может. И шрамы на груди и на боку не наложенные умелым гримером, а самые настоящие, не иначе как в бою полученные…
— А ты, ваше благородие, вижу меченый, — сказал Полозов, показывая на изуродованный бок и звездообразные метки на правом плече и груди драгуна. — Кто постарался, если не секрет?
— Да какой тут секрет, — отмахнулся поручик. — Когда второй десяток лет в походах да битвах, где ж тут уберечься. Вот это, — провел он рукой по боку, — от багинета шведского, еще под Нарвой, а вот это, — показал он на грудь, — это недавно, при Калише, картечью зацепило.
— А с лицом, с лицом у вас что? — тихо спросила Селена, глядя на Лужина жалостливыми бабьими глазищами.
— Ах, это!.. — поручик скосил глаз в сторону, словно пытаясь разглядеть багровый рубец во всю щеку. — Молод был, неопытен… При Азове конфузия сия вышла, дюжину годков назад. Пошли душегубы-янычары султанские на вылазку супротив нашего редута, ну и пришлось отбиваться, покуда подмога не пришла. Вот один из этих собак мне метину своим ятаганом на всю жизнь и оставил.
— А вы?
— А что я… — усмехнулся поручик. — Я ему — басурману полбашки бердышом снес, мозги наружу. — Он посмотрел на испуганное личико собеседницы, неожиданно засмущался и добавил, натягивая на свои широкие плечи нижнюю рубаху: — Простите, сударыня, за язык мой солдатский. Негоже, конечно, молодой девице про смертоубийства такие говорить. И ты, сударь, прости, коли что не так…
— Да ладно, — отмахнулся Полозов, — мы тоже люди служивые, и не такое слышали, а дама наша историей увлекается, так что ей рассказы твои, я думаю, крайне интересно послушать. И вот еще что… что ты зарядил — «сударь», да «сударь»… Я, конечно, понимаю, по этикету положено, или как, но мы люди не гордые, да и не время, я полагаю, для обхождения. Может, будем, если не возражаешь, конечно, друг к другу попроще обращаться? Меня Виктором Ивановичем зовут, — Виктором, стало быть, а красавицу нашу — Селеной. Она, я думаю, возражать тоже не будет. Не будешь, солнышко? — повернулся он к девушке. Та прыснула в ладошку и быстро-быстро закивала головой, сдерживая смех. — Не будет. Тебя, вроде ты говорил, Егором кличут, а по батюшке как?
