Я лежу не третьей полке и в который раз перечитываю один и тот же абзац. Сосредоточиться тяжело. Поезд трогается. Мелькают за стеклом огни железнодорожных фонарей. Ко мне приближается какой-то шум. Это Пашка и Серега с шапкой, початой бутылкой водки и железной кружкой с обрывком веревки продвигаются по вагону. Кружка еще недавно была привязана к резервуару с водой.
Пашка, беспричинно веселый, торжественно вручает мне шапку.
– От этого зависит наша судьба! – едва выговаривает он. – Спрячь!
Я ловлю на себе взгляды всех пассажиров, и мне становится неуютно. Я понимаю, что это пахнет чем-то нехорошим.
Руки Юрика заталкивают шапку в мусорный бачок в туалете.
Руки Пашки методично избивают мужчину, который здоровее его раза в полтора. Звон стекла, по руке Пашки стекает кровь. Он матерится.
Сосед со второй полки напротив подзывает меня жестом. Я свисаю вниз, поближе.
– Там твоего друга менты повели, – громко и отчетливо говорит он.
Я готов просочиться сквозь пол прямо на рельсы.
…– Мы как соучастники получаемся! – доказываю я Юрику в тамбуре.
– Они не знают про шапку, они их из-за стекла взяли, – возражает он.
Пьяного мужчину с разбитой головой забирает с перрона «скорая помощь».
– У него сотрясение мозга, – констатирует фельдшер.
Пашку и Серегу обрабатывают дубинками на вокзале. Мои кореша сопротивляются. В глазах у Пашки темнеет; он теряет сознание от сильного удара в область почки.
Мы с Юрой препираемся с проводницей. Ей не нравится мой билет. В нем, будто бы, не совпадает номер моего студенческого. Среди ночи по пустой станции я бегу покупать новый билет. Денег остается очень мало. Я отсчитываю их дрожащими пальцами, не понимая, куда мог их деть. Поезд вот-вот отправится.
Рассвет мы с Юрой встречаем, сидя на каком-то ящике возле туалета. Мерно постукивают колеса. На заре нового дня меня жестоко терзает головная боль и угрызения совести. Юрик молчит.
«Одного этого достаточно для пожизненного заключения в аду!» – хлестко бьет по нервам голос судьи. Я пытаюсь возразить, но меня снова окунают в прошлое, и мой протест захлебывается. Мощная струя встречного времени заглушает настоящее, и я снова перепросматриваю не очень приятный эпизод своей жизни. Кадры воспоминаний, словно мины, рвутся в мозге. Чужая память сливается с собственной.
Мне восемнадцать с половиной. Я на последнем курсе техникума. Ноябрь порывом ветра заметает в подъезд отсыревшие разноцветные листья. Я стою, опершись на перила, и отрешенно наблюдаю за огоньком сигареты. Лена, моя первая девушка, отвернувшись и сложив руки на груди, стоит двумя ступенями ниже. Она прикусила губу, в тусклом свете подъездной лампы на ее щеке сверкает крупная слезинка. Я испытываю к девушке жалость, смешанную с виной и странной брезгливостью. Она не знает причины перемены в моих чувствах, не подозревает, что я все ЗНАЮ, но я не собираюсь ничего объяснять ей. Это претит моей гордости. Да и какая теперь разница? Проще солгать.
