– Вставайт! Шнель!
Подниматься не хотелось от слова «совсем», обессиленные руки и ноги просто взывали об отдыхе; а прямо надо мной, брызгая слюной, орал рябой офицер в треуголке:
– Бистро, свинья! Вставайт!
Я же, не слушая его, снова и снова пытался сглотнуть стоявший в горле ком. Адски хотелось пить. Язык вырос до неимоверных размеров, превратившись в шершавый кусок камня. На зубах скрипел песок.
– Плохой зольдат! Шлехт! Свинья! Грязный свинья! – Чумазая харя с торчавшими торчком усами, делавшими бывшего ганноверского наемника, а сейчас инструктора в потешном войске Петра, похожим на таракана, продолжала на меня орать. – Вставайт!
Не-е-еа… Ори – не ори. Сил все равно не было. После пятичасовой шагистики с тяжеленной фузеей на плече и боевыми припасами на груди я совсем обессилел. Блин, урод усатый… Сдохну сейчас… Вот тебе и армия! Петя совсем, что ли, сбрендил? Решил мне курс молодого бойца устроить… Помощник, мля… Не, точно сейчас сдохну. Кровь с силой била в висках. Грудь ходила словно кузнечные мехи, пытаясь вдохнуть побольше воздуха. Тут же все по-настоящему!
И в этот момент, видимо, чтобы я еще больше проникся вкусом эпохи, судьба мне преподнесла еще один сюрприз.
Хлоп! Хлесткий удар березовой, гладкой от частого использования, палкой пришелся мне прямо по пояснице. У-у-у! Как же больно! Падла!
Хлоп! Офицер с садистской ухмылкой саданул по мне еще раз. Что же ты лупишь, дебил? Не видишь, что у меня больше нет сил?
– Ленивый есть плохо! Арбайтен! Нужно много арбайтен! – Тараканьи усики вновь очутились рядом, а на меня дохнуло тошнотворной чесночно-тухлой вонью. – Только хороший зольдат получайт много-много пфенниг! Слушайт меня!
По знаку офицера пара подошедших солдат, покрытых с головы до ног пылью, перевернули меня на спину. Теперь вопящий ганс показался передо мной во всей красе своих кривых ног в тесных лосинах, крепко сбитого тела с огромными ручищами и нелепыми усами.
– Эта ленивая свинья есть наказан! Все слушайт меня! – Во время речи у него яростно дергались руки, по лицу пробегали судороги, заставлявшие смешно подпрыгивать кончики усов. – Каждый зольдат дер кониг Петер должен быть сильный, должен терпеть боль!
Меня же от всех этих ужимок, до боли напоминающих выступление одного бесноватого ефрейтора, вдруг разобрал смех. Стресс, что ли, так на меня подействовал? Не знаю, но от смеха скрутило знатно. Я ржал как умалишенный, не замечая ни испуганно-удивленных взглядов отступивших от меня солдат, ни темнеющего лицом офицера.
