Только все никак не получалось сделать свою жизнь прочной. Кругом одни обманы и беды.
Вот и Петр Гордеевич как приехал – сторонится. Еще ни разу у нее не был. Неужели злые языки уже наболтали? Только ведь Павлина никому не сказывала, что в его отсутствие ездила в Москву. В театре сорвала спектакли, сказавшись больной, и уехала к известному доктору. Для всех – к доктору. А на деле – к Рысакову. Он обещал ей большой успех. Обманул. Все они – обманщики. И Чигирев тоже – походил, походил да к жене вернулся.
С утра записку передала с девкой, просила прийти по делу, не терпящему отлагательств. Придет ли?
Из церкви Павлина направилась домой. Чувствовала себя с утра плохо. Она все последние дни чувствовала себя плохо, еле на сцену выходила. Если трагедию ставили, то как про себя игралось, а вот если зрителей веселить… не то сейчас время. Ах, не то!
– Петр Гордеевич ждут, – шепнула в сенях девка, принимая у Павлины зонтик.
– Давно?
– Уже четверть часа сидят, обратно засобирались.
Вот, выходит, как. Не вечером, не в час свиданий, а между делами, чтобы к ужину домой. Как все переменилось. Перед гостиной Павлина замешкалась, постояла немного, настраиваясь. Ей предстояло сыграть роль. Возможно, лучшую. И от этой игры зависело все ее будущее. Провела ладонью по волосам, расправила плечи, изобразила приветливую улыбку и тихо раскрыла дверь.
Чигирев сидел на стуле и нетерпеливо подрагивал ногой, спешил. При виде Павлины поднял голову. Она легко прошествовала к нему, протянув навстречу обе руки:
– Как я соскучилась, совсем забыл нас Петр Гордеевич.
Он рук ее не взял, и это тоже было новое.
– Дел у меня много, Павлина, да месяц дома не был, некогда. Ты написала про что-то важное, я слушаю. Случилось что?
– Как ты неласков, а прежде…
Чигирев с досадой вздохнул, и Павлина поняла, что надо менять поведение. Подошла, коснулась рукой широкого плеча и наклонила голову к самому его уху:
– Случилось, Петенька, случилось… Понесла я.
– От меня?
– А то от кого же? – Она постаралась, чтобы голос прозвучал глубоко, проникновенно, залез в самую душу.
Павлина сама не знала, от кого ребенок. Она гнала из памяти те две недели в Москве в меблированных комнатах и Рысакова, который пользовался ее телом взамен на обещания получить для Павлины главную роль в Императорском Московском театре[3]. Были рестораны и шампанское, катания на лошадях по ночному городу, были цыгане, представления с фокусами и куплетами. Неделя прошла в угаре. На вторую Павлина стала выказывать нетерпение и поняла все, когда однажды вечером Рысаков пришел к ней пьяный. Он был груб и хохотал, слушая упреки, назвал гулящей дрянью и заявил, что пока платит за эти комнаты – Павлина его. Она тогда прозрела, поняла, что Рысаков и не собирался устраивать ее судьбу. Он уже не казался ей аристократом. Этот пьяный человек, говорящий мерзости, был жалок и отвратителен. Наутро Павлина, собрав свои вещи, спешно уехала – вернулась в Воздвиженск. Ей хотелось в прежнюю устроенную жизнь, в провинциальный театр, в свой маленький дом, к Петру Гордеевичу. А вскоре стало ясно, что Павлина беременна. И что теперь?
