Муж спрашивал, как жила тут без него, и приятно удивился, узнав, насколько резво взялся за дело мсье Жиль. Получили за время отсутствия хозяина и котлы, и колбы, начали обустраивать дом, который почти подлатали.
– Да неужели ты споришь с ним, душа моя?
– Еще как! – Любовь Николаевна даже улыбнулась, по-настоящему. – Мсье Жиль все сокрушается о невозможности высаживать у нас поля роз. Так я ему предложила ромашку.
Ночью она впустила мужа к себе. Любовь Николаевна поняла вдруг, что жалеет Петра Гордеевича, глубоко, по-женски, чувствуя свою вину перед ним за нерожденных детей, за свое равнодушие, за мысли о другом. Муж не взволновал ее, но отдавалась она ему вся, искупая собственные грехи. И он, засыпая, обнимал ее своей крепкой рукой и бормотал:
– Любушка моя, все наладится, заживем по-новому, по-другому. Заново.
Любовь Николаевна отвернулась от реки и пошла в город, мимо домов со съемными комнатами, дальше, к торговым рядам, остановилась на площади. Там было шумно и многолюдно. Мальчишки кричали, продавая дешевые леденцы, приказчики спорили, бабы в цветастых платках громко смеялись. Впереди был городской сад, где она гуляла с Надеждиным. Сейчас его зеленая листва казалась уже старой, будто изношенной. Любовь Николаевна некоторое время смотрела на сад, а потом свернула направо. Не пойдет она туда. Все закончилось, не начавшись, и забыть надо эти глупости. У нее новое начинание, мсье Жиль, муж. Муж, который после возвращения из Костромы еще не бывал у той женщины. Любовь Николаевна точно это знала своим женским чутьем. И даже вчера, вернувшись поздно, он был на складах. А эти мысли о счастье небывалом… вздор. Это все от безделья и скуки. А кто виноват в твоей скуке? Сама, милая, сама. У тебя все кругом виноваты, одна ты хороша.
Любовь Николаевна остановилась перед церковью и медленно перекрестилась. Церковь с высокой колокольней стояла тут же – у торговых рядов.
Захотелось вдруг поставить свечу перед ликом Богородицы и укрепиться в начинании новой жизни, в своем желании стать хорошей женой, по-настоящему хорошей, а не изнеженной барыней при муже.
Внутри было прохладно и пустынно.
Любовь Николаевна неспешно обходила придел, останавливалась у икон, вглядываясь в лики, снова думая о наполненности жизни, о том, что существование на земле должно иметь смысл и жития святых тому подтверждение. Врачевание, помощь, исцеление душевных ран…
От размышлений ее отвлекла старушка. Одета она была опрятно и чистенько, а голос дрожал:
