– Ты снова стала петь, ты нашла себя, – сказал Дима тихо, и она опять расслышала едва заметные нотки недовольства в его голосе.
– Да, – ответила, выстраивая внутренне оборону, и, прежде чем успела остановиться, добавила: – Жаль, что это произошло без тебя.
С этого все началось. Напряжение, охватившее после концерта обоих, требовало выплеска.
– Это упрек?
– Это констатация факта.
– Тебя устраивает твоя новая жизнь?
– Полностью. Интересная работа, концерты, творчество. Необычные люди, опять же.
– Люди? Этот тот пианист, который целовал руки?
– А что не так?
– Да все так. Только не через каждые же две песни. Прямо не мог остановиться. Выглядело просто неприлично.
– Почему же? Все в рамках сценария. К тому же я свободная женщина и больше не сижу дома в ожидании чуда или вечера, когда мой муж соизволит обратить внимание на свою унылую жену.
– Значит, теперь ты веселишься, сегодня просто купалась во всеобщем внимании. – Он повысил голос.
– Не одному же тебе быть креативным творцом и благодетелем – спасать людей от одиночества. Я вот тоже скрашиваю человеческий досуг. – Саша чувствовала, что говорит не то, но уже не могла сдерживаться. – Забочусь об окружающих по мере своих сил.
– Я заметил.
– Да! – Дойдя до сквера, они остановились одновременно. – Как видишь, и у меня неплохо получается быть сестрой милосердия.
Шатер, в котором днем крутили немое кино, теперь пустовал. Рабочие выносили из него стулья, грузили их в машину, сворачивали длинные провода. Афиша, прикрепленная к клеенчатой стене, была уже лишь напоминанием о закончившемся празднике. Как и потерянный кем-то кружевной платок с монограммой на траве.
– Жаль, что ты очень поздно обнаружила в себе такой огромный талант, а то могла бы помочь мне с клубом. У тебя, как выясняется, отличные способности в администрировании, не зря училась. Что мешало тебе помочь мне тогда?
– Твой Рома! Каждую мою идею он критиковал, а я, знаешь ли, устала доказывать, что не верблюд.
– Рома? Да он пахал как три лошади!
– Да вы все пахали как лошади! Одна я была бездельницей!
– Я этого не говорил.
Они сыпали обвинениями и упреками, вываливая друг на друга все накопленное за эти годы вместе и порознь, все обиды и разочарования, всю сохранившуюся и еще живую боль.
– А ничего и говорить не надо. Только знаешь… вот у тебя сломалась машина, и ты ради нее отодвинул работу на два дня. Ради любимой ненаглядной машины. Ради меня и дня не мог выделить. Только вдумайся. Вдумайся! Ради машины – смог, ради меня – нет!
