Пять лепестков на счастье | страница 110
– А почему вы об этом не рассказываете на своих экскурсиях?
– Ах, милая, – улыбнулась Марина Георгиевна, – люди приезжают сюда отдохнуть, и мы дарим им романтичный миф о создании мыла. Язык цветов, посвящение аромата любимому человеку – это все гораздо красивее, чем разбитый параличом изменивший муж.
Прощание
Конец XIX века
1
Известие о том, что с Петром Гордеевичем случился удар, Любовь Николаевна приняла стойко. Теперь на ее руках оказались не только двое детей, но и беспомощный муж. И дела.
Чигирева привезли из Москвы в крытом экипаже, осторожно перенесли в дом. Вся правая сторона его тела была парализована. Говорить он не мог, только мычал. И лишь глаза на застывшем лице, живые, что-то ищущие и пытающиеся сказать глаза – были прежними.
– Все хорошо, – сжала Любовь Николаевна здоровую руку мужа, – все будет хорошо.
Петра Гордеевича положили на высокую кровать. В этой кровати и протекала теперь вся его жизнь. Если погода была хорошая, солнечная – переносили в сад, под яблони. Раз в месяц из Москвы приезжал доктор, проверить больного. Любовь Николаевна ухаживала за мужем самоотверженно. Она сразу поняла, что это расплата за совершённый грех и любовь к другому мужчине. Небо наказало за краткое счастье, лишив права роптать. Вечерами она сидела около Петра Гордеевича и пела ему. Ведь он так любил ее пение. Она пела и видела, как из глаз на неподвижном лице текут редкие слезы. Тогда Любовь Николаевна брала маленький платочек, вытирала глаза мужа и шептала:
– Ну, будет, будет…
Дела, конечно, уже не были в таком расцвете. Любовь Николаевна, не обученная производственным тонкостям, взять на себя управление кирпичным заводом не могла. Во многом пришлось положиться на управляющего. Однако и полностью упустить дело из рук было нельзя, потому все отчеты и новости несли Петру Гордеевичу, зачитывали вслух, а он уже либо соглашался с предложениями, либо нет. Это научились понимать по его морганию и издаваемым звукам. Худо-бедно, но завод продолжал приносить прибыль, хоть и не такую, как прежде. А вот торговля пришла в убыток. Всем известно: раз нет твердой руки – приказчики проворуются. Перешедшие по договору московские лавки Рысакова пришлось продать, а вырученную сумму положить в банк под проценты.
– Тогда у нас всегда будут деньги, и девочкам останется, – говорила Любовь Николаевна мужу.
Петр Гордеевич согласился, только взглядом при этом показал на младшую – Машеньку. Мол, ей пойдут. А старшую – Леночку – будто и не замечал. Как привезли его тогда с Москвы, так больше и не смотрел на нее, а если порой и взглянет, то коротко… недобро. Трудно было разгадать эмоции на больном лице, но Любовь Николаевна была уверена, что Петр Гордеевич отвернулся от старшей дочери и часто закрывал глаза, когда она приходила поласкаться, погладить его здоровую руку.
