Когда стемнело, я понадобился — на поляне перед домом Авеля запалил костер, подвесил над огнем котел с остатками вчерашнего борща, потом был зван к столу, который и накрыл на четверых, на воздухе, вблизи костра. Ели мы молча, поглядывая на темную, будто застывшая смола, в последних тусклых блестках воду Киевского моря, на ясное, все в редких звездах, небо… В тишине раздался близкий, долгий вой чужой собаки. Герта, дремавшая под столом, лениво встала на все четыре лапы, грозно пролаяла во тьму и снова улеглась на живот.
— Собака соседского сторожа, — сказал Авель. — Скучно ей там, в пустом лесу.
Я промолчал, и Варвара не отозвалась. Она не разговаривает с мужем в моем присутствии, должно быть не решив сама с собой, на что я ему сдался и почему мы с ним на ты. Наедине со мной она, однако, вежлива и даже иногда справляется о моем здоровье… Вой во тьме раздался вновь.
— Может, возьмем ее себе? — предложила Татьяна.
— Это не наша собака, — ответил Авель.
Костер погас, котел начал остывать, мы разошлись по домам. Я долго не мог уснуть, рассуждая сам с собой о сравнительных значениях некоторых русских и украинских слов… Так, наш русский праздник напоминает нам о праздности, о дозволенном, даже предписанном безделье; по-украински праздник будет свято, и это свято возвращает нас к чему-то изначальному, из-за чего мы можем, даже и обязаны в иные дни бездельничать… Или, к примеру, наше русское безумие, наше родное сумасшествие по-украински будет божевилля, то есть совсем другое дело, нежели отсутствие ума, сошествие с ума, расставание с умом или свобода от ума — нет, тут уже размолвка с Богом, освобожденность от Него, богооставленность по-нашему!.. Меня тревожили явные несовпадения сокровенных смыслов, казалось бы одних и тех же слов в наречиях, казалось бы по-родственному близких. Меня лишала сна догадка, ехидная по отношению к себе самому, что я неправильно — быть может, с точностью до наоборот читаю эти смыслы, и что, к примеру, божевилля вовсе не побег от Бога, но что-то прямо противоположное побегу, то есть свобода перед Богом, перед лицом Его, свобода в Боге — такая, стало быть, свобода, за которую ни людей, ни самого себя, но одного лишь Бога следует благодарить… Не первую и не другую ночь меня терзают эти мысли о смыслах слов и мучит понимание того, что эти лишние, бесплодные терзания в часы бессонницы, нелепые и невозможные при свете дня — мешают мне спокойно выучить язык страны, в которой мне, я верю, суждено прожить свою вторую жизнь.
