Жилин простоял на площадке между этажами почти пять минут, внимательно рассматривая всех входящих. Была середина дня, послеобеденные лекции и семинары уже шли полным ходом, и за все время наблюдения через пропускной пункт промчался только очкастый вихрастый парень с дипломатом под мышкой и неторопливо продефилировала, радостно о чем-то щебеча, стайка младшекурсников.
Не обнаружив «хвоста» и облегченно вздохнув, Жилин все же решил совершить то, что Рудольф Сикорски на вчерашнем вечернем инструктаже назвал «маневром запланированного ухода». Перепрыгивая через несколько ступенек, Иван спустился в гардероб, круто свернул вправо и оказался в длинном, совершенно пустом и темном коридоре хозяйственного сектора. Прогрохотав ботинками по металлическим плитам, устилавшим пол коридора, Жилин снова оглянулся назад. Пространство у него за спиной по-прежнему оставалось совершенно безлюдным. Удовлетворенно фыркнув, Жилин, насвистывая под нос мотив популярной песенки, поднялся по лестничному пролету к запасному выходу из корпуса.
Иван отодвинул тяжелый засов, толкнул обшитую стальными листами фанерную дверь и оказался на широкой пешеходной аллее между институтскими корпусами. Он повернул налево и зашагал по асфальтированной аллейке, обсаженной слева и справа аккуратно подстриженными кустами. Миновал пятый учебный корпус и небольшой гранитный монумент, установленный прошлой весной в память о погибшем при посадке «Бурана» экипаже полковника Бородина, и вышел на институтскую площадь. Площадь еще со времен основания авиационного института именовалась студентами «сачкодромом» за разбитый в центре ее тенистый сквер с удобными лавочками, на которых так хорошо было расположиться, сбежав с очередной нудной лекции по политэкономии или марксистско-ленинской философии.
Мимо возвышавшихся над газонами около третьего учебного корпуса скульптур Ленина и Орджоникидзе, Жилин направился к выходу из института в сторону улицы Дубосековской. Со скульптурой наркома Серго была связана одна из давних институтских историй. Якобы первоначально скульптура изображала совсем другого известного уроженца Грузии. Но после двадцать второго партийного съезда КПСС и выноса второй мумии из Мавзолея, руководство института решило не отставать от передовых партийных веяний. В ректорат срочно был приглашен известный советский скульптор, который всего за одну ночь превратил нос посмертно впавшего в немилость товарища Сталина в более крупный нос наркома Серго Орджоникидзе. Все бы ничего, история с пребыванием на территории института скульптуры отца народов была бы постепенно забыта, если бы не одно весьма неприятное обстоятельство. Дело в том, что скульптор изготовил нашлепку на нос товарища Сталина из другого материала, чем тот, из которого в свое время изваяли скульптуру. Нет, по плотности и цвету материал был абсолютно такой же, но вот коэффициент термического расширения у нашлепки и носа неожиданно оказался совершенно различным. Поэтому каждый год, сразу после зимних холодов, как раз в первых числах марта нашлепка самым аккуратным образом отваливалась от могучего носа скульптуры, и легендарный нарком на некоторое время вновь превращался в покойного генералиссимуса. «Иосиф Виссарионович изволили прибыть для празднования очередной годовщины своей смерти», - вполголоса мрачно шутили институтские преподаватели, добрая половина которых несколько лет провела в лагерях и шарашках. «Весна началась, - весело улыбались в ответ студенты. - С земли сошел снег, а с лица товарища Сталина - нос товарища Орджоникидзе».
