— Сожри его тролли! — заявил он, едва спешившись. — Индюк, возомнивший себя павлином! Попытался отчитать меня за самоуправство, как мальчишку, а потом вовсе потребовал не лезть не в своё дело. Я поклялся, что больше не переступлю порога его замка.
— Это как же?
— Мы выстроим новые укрепления ближе к горам, и когда дикари придут мстить за своих, встретим их как подобает.
— Зима на пороге, Рик, — перебил его Храфн. — Жрать что будем?
— За дурака меня держишь? Я перекинулся парой слов с баронессой, и она дала мне своё кольцо в знак, что мы можем свободно охотиться и рубить лес, а после отправила слуг в кладовые и посыльного в город. Ещё она поклялась, что будет отправлять продовольствие каждые две недели. На редкость толковая дама! У нас будут строевой лес, дрова и еда — чего ещё желать? Я опасался, что придётся искать камнеедов в горах, но будь я проклят, если они не явятся сами.
— Лишь бы барон не вздумал запереть жену в кладовой, опустевшей благодаря нам, — мрачно сказал Храфн.
— Пусть попробует, — пообещал Ардерик. — Уверен, он не решается ей слово поперёк сказать. Помяни моё слово, этот жирный боров под каблуком у своей красавицы-жены. А припасов у них хватит, да и охота обещает быть удачной.
Он перевёл дух и увлёк Храфна в сторону от костра.
— Ты допросил пленных?
Храфн кивнул на бугор, прикрытый тряпьём:
— Допросил, но толку было мало. Толковали про непобедимое войско, что придёт и отомстит за них, но откуда и сколько их будет — ни слова. Поди разбери, правду говорили или пугали.
— Пусть приходят, — усмехнулся Ардерик.
К вечеру на пустоши раскинулся палаточный лагерь. Пропахшие рыбой хижины северян были раскатаны на дрова, козы — зарезаны и ободраны. В лагере пылали костры, над которыми жарилась козлятина на походных вертелах и кипели котлы с похлёбкой. Небо ещё не потемнело полностью, и было хорошо видно косые кресты, на которых висели тела пленников. Пустые глазницы смотрели на замок.
Верен, наскоро поужинав, ушёл от костра и принялся колоть дрова, благо свежие спилы отчётливо белели даже в густых сумерках. Сухие, чуть тронутые плесенью поленья со звоном разваливались под острым топором. Ардерик давно отправил его отдыхать, но на сердце было неспокойно, и Верен орудовал топором, пока руки не налились свинцом, а следом не потянуло в долгожданный сон.
Ардерик ввалился в палатку вскоре после него. На ощупь стянул с себя поддоспешник, верхние тёплые штаны и сразу завернулся в медвежью шкуру, которую всюду возил с собой.
