Сапфир и золото | страница 22



Места тут были красивые, надо признать, живописный уголок: радужной россыпью цветы, всё ещё в силе, несмотря на сезон, — цвели даже сорняки и цвели ничуть не хуже прочих; кусты и деревца, загривки которых уже тронула осень, — вызолоченные, зардевшиеся; сияющая золотом пшеница, катящая волны до самого горизонта…

Крестьяне, работающие в поле, на менестреля поглядывали, но не окликали. О заведённом тут Драконом порядке менестрель ещё не знал и невольно дивился, что крестьяне в Серой Башне отличались от крестьян других королевств: одеты прилично, не в лохмотья, не грязные, не истощённые, — похожи на зажиточных городских, а не на собственно крестьян. Сама деревня тоже примечательной оказалась: добротные домики с выбеленными стенами, подворье крепкое, — не бедствуют крестьяне. А самое главное — чистота повсюду, как будто списали с картинки-пасторали эти места: ни канав с валяющимися в них свиньями, ни гниющих кучами отбросов по углам, ни отхожих, зловонных мест… Здесь на менестреля тоже поглядывали, вернее, заглядывались из оконцев круглолицые девицы и пышущие здоровьем женщины (полагается, матери с дочерьми).

— Это тебя, что ли, Дракон приволок? — скрипуче раздалось за спиной менестреля.

Юноша обернулся. Невесть откуда взявшийся старичок-крестьянин — с ехидным прищуром, лысоват, суховат, с заложенными за сгорбленную спину руками — окинул менестреля скептическим взглядом и покивал каким-то одному ему известным мыслям, родившимся в его голове в этот самый момент. О формулировке вопроса, конечно, можно было поспорить, но менестрель всё же ответил утвердительно.

— И кто ты таков будешь? — осведомился старичок.

— Менестрель.

— Хм? — не слишком понятно отозвался крестьянин.

Юноша решил, что старичок такого слова прежде не слышал, и начал было объяснять, но крестьянин его прервал: «Проголодался, небось?» — и, подцепив менестреля за рукав, потащил за собой по улице, как оказалось — к таверне.

Внутри, несмотря на ранний час, посетителей было много, в основном мужчины. Кисло пахло наваристой похлёбкой, горьким элем, который трактирщик, обладавший недюжинной силой, разливал по кружкам, опрокидывая над ними небольшой дубовый бочонок, и особенно зелёными яблоками, которые резала — для пирога, должно быть, — дочка трактирщика. На менестреля и здесь глянули мельком, но потом в оба уха слушали, не скрывая интереса. Старичок усадил юношу за круглый стол, потемневший от времени, но всё ещё видно было, что столешница — это срез ствола немыслимо могучего дерева с бесчисленными кольцами.