Гнетущее ощущение, которое сковывало меня, ослабилось лишь тогда, когда в августе повсюду, со скоростью молнии, распространилась весть о том, что разразилась ужасная мировая война.
Я сразу вспомнил, что слышал много лет назад от графа дю Шазаля о некоей катастрофе, которую предстоит испытать человечеству, и, наверное, поэтому я никак не мог заставить себя вполне чистосердечно влиться в тот хор проклятий, которые изрыгало население деревни по отношению к вражеским государствам. Ведь мне-то казалось, что причиной всему этому — мрачное воздействие неких полных ненависти сил природы, которые манипулируют человечеством, как марионеткой.
Совершенно невозмутимо отнесся к этим событиям господин магистр Виртциг. Как человек, который давно все предвидел.
И только четвертого сентября им овладело легкое беспокойство. Он открыл дверь, которая до тех пор была для меня закрыта, и ввел меня в голубой сводчатый зал, где было лишь одно-единственное круглое окно в потолке под куполом. Ровно под ним, так что свет падал прямо на него, стоял круглый стол из черного кварца с углублением в виде ямки посередине. Вокруг стояли золотые резные стулья.
— Вот это углубление, — сказал господин магистр, — ты сегодня, еще до восхода луны, наполнишь чистой холодной колодезной водой. Я ожидаю гостя с Маврикия, и когда ты услышишь, что я тебя зову, ты возмешь японскую лампу со змеей, зажжешь ее — фитиль, я надеюсь, будет лишь тлеть, — добавил он как бы про себя, — и встанешь с нею так, как стоят, держа в руках факел, вот в эту нишу.
Давно уж наступила ночь, пробило одиннадцать часов, потом двенадцать, а я по-прежнему все ждал и ждал.
В дом явно никто не входил — я знаю это наверняка, я бы это определенно заметил, ибо ворота были закрыты, а они издавали громкий скрежет, ежели их кто-то открывал, — но до сих пор ни звука ниоткуда не доносилось.
Мертвая тишина кругом, так что шум крови у меня в ушах постепенно превратился в гул бушующего прибоя.
Наконец я услышал голос господина магистра, который произнес мое имя — словно из дальнего далека. Как будто этот голос доносился из моего собственного сердца.
С мерцающей лампой в руках, одурманенный какой-то необъяснимой сонливостью, какой я раньше никогда за собой не замечал, я прошагал по мрачным комнатам в зал и встал в нише.
В лампе тихонько жужжал механизм, и я видел, как сквозь красноватое пузо божка просвечивает тлеющий фитиль в пасти змеи, как она медленно поворачивается и, извиваясь кольцами, едва заметно ползет и ползет вверх.
