. Быть помеченным, еще не зная, чем или почему; быть аффицированным возможностью того, что говорить способно даже – и именно – то, что отторгает язык, понятный и различимый, и что нужно позволить говорить тому, что заставляет онеметь постигающий, тематизирующий и упорядочивающий язык, – все это составляет пафос и страсть филологии. И этот пафос филология разделяет с каждым, кто говорит или пишет,
a fortiori[69] с поэтами, которые говорят не о чем ином, как об опыте
открытости языка: возможности языка в условиях его невероятности, могущества языка в условиях бессилия, власти в горизонте ее утраты. Поэзия – самая безудержная филология, и лишь поэтому она в первую очередь и неустанно привлекает внимание филологов.
Кто хочет узнать подробнее о структуре филологии, тому будет полезно обратиться к тем, для кого значение языка менее всего очевидно и кому лучше всех знакома его строптивость. Один из тех редких авторов, кто дальше всех зашел – благодаря определенной политико-философской констелляции – в занятиях структурными проблемами филологии, продвинулся особенно далеко вперед и в намеченных здесь размышлениях. Он сделал это как филолог самого слова «филология» и как наследник Платона, у которого Сократ назван anèr philólogos[70] (236e) в диалоге между ним и юношей, Федром, тоже влюбленным в lógos – в речь, а точнее – в lógos erotikòs об эросе (227c). Платоновский «филолог» – друг и любовник речи: речи о любви и речи любящей. Он – фило-филолог, поскольку логос для него есть любовь, а именно любовь к любви. Язык любит. Тот, кто его любит как филолог, любит в нем любовь. Продолжая традицию платоновского «Федра», Фридрих Шлегель понимает под филологией аффект, а именно – аффект логический, аффект логоса, который, со своей стороны, направлен на логос, на язык. В фрагменте 404 «Атенеума» он пишет: «Не существует филолога без филологии в первоначальнейшем смысле слова […]. Филология – это логический аффект, дополнение философии, энтузиазм химического познания: ведь грамматика – это не что иное, как философская часть в универсальном искусстве разделения и соединения […]»[71]. А в заметках «О филологии» 1797 года Шлегель пишет: «Не лучшим ли началом будет дедуцировать [филологию] как логический аффект и необходимую субъективную предпосылку для исполнения логического императива?»[72] И еще: «Читать – значит [филологически] себя аффицировать, самого себя [филологически] ограничивать, определять. Но, наверное, это достижимо и без чтения»
