Кое-как размяв ноги и руки, я тоже включился в работу. На всё про всё ушло около четверти часа. Походный шатёр господина наместника был установлен, лошади рассёдланы, стреножены и привязаны, яма для костра выкопана, огонь разожжён. Ещё четверть часа мы потратили на разогрев консервированной каши из запасов Салватоса, а после, когда насытились, Гас отложил в сторону ложку и указал на мой ранец:
— Доставай. Ща будем метки снимать.
Украденная из сейфа шкатулка переместилась к нему. Гас открыл крышку, вынул шприц-ампулу с чёрной головкой, посмотрел на меня.
— Ну? Кто первый?
Я закатал рукав:
— Давай.
«Третий» аккуратно воткнул иголку в моё плечо.
Ощущения были весьма необычные. Словно бы по всему организму прошла тугая волна, сначала от головы к пяткам, а после обратно. Под правой лопаткой, там, где стояла печать барона Асталиса, что-то как будто дёрнуло, обожгло, но сразу же и утихло.
— Метку чувствуешь?
— Нет.
— Уверен?
— Уверен.
— Отлично. Тогда давай мне.
Я проделал с напарником такую же процедуру. Вколол ампулу. Подождал. Спросил, всё ли в порядке…
Сидящая напротив Паорэ следила за нашими действиями, округлив глаза так, что казалось, они вот-вот вывалятся из глазниц.
— Это… это вы закрепляетесь, да? — выдавила она, наконец, совладав с эмоциями.
— Ну, пожалуй, что так.
— И вас уже… не трансформатируешь?
Напарник расхохотался.
— Пусть только кто-то попробует! Башку оторвём и скажем, что так и было.
— И рабскую метку уже никто не поставит? — не унималась Паорэ.
— Нет, не поставит. Процедура фиксации пола предполагает установление безальтернативной личной свободы, — процитировал Гас какой-то закон.
Бывшая работница городского борделя повернулась ко мне, и глаза у неё сделались жалобными-жалобными, прямо как у провинившегося щенка.
— А можно… и мне то же самое? Я же ведь тоже рабыня, и если меня захотят наказать…
— Кто твой хозяин? — перебил я её.
— Я собственность городского совета. Вот, смотрите, — она потянула вниз платье и развернулась спиной, оголив лопатку.
Её печать, в отличие от моей, была видимой. Я, кстати, помнил её ещё по борделю, но пристально не рассматривал, думал, что это просто татушка. Однако нет. При прикосновении рабская метка становилась отчётливее и теплела под пальцами.
— Если печать не убрать, по ней её вычислят, — сообщил Гас. — Не сразу, конечно, но след всё равно останется.
— Значит, будем убирать, — пожал я плечами.
— Решили?
— Решили.
Приятель вытащил из шкатулки ещё одну ампулу и передал мне.
