Настоат | страница 111



Сколько слышал я от полуживых, или прокаженных, или ведомых на казнь, что в предсмертные минуты помыслы все обращаются к вечности, к сокрытой стороне бытия – слышал и верил, наивный, и верил, будто себе. И вот я сам у порога… И что? Хоть сейчас я готов исчезнуть, уйти, испариться, что роса при первых лучах восходящего солнца.

Все это пустое, все совершенно неважно – другой вопрос волнует меня; острой иглой он засел в сердце, и колет, и колет, и колет… Личная судьба меня не заботит: гниение в гробу, ледяное ничто или геенна огненная – какая, в сущности, разница? Но что будет после моей смерти с Ландграфством – вот что действительно не дает мне покоя. Решения нет – все варианты внушают лишь ужас. «Предчувствие гражданской войны». Есть только один выход, который кажется мне верным, – но слишком многие будут против, и в том числе он – в первую очередь он! – мой ближайший советник и единственный друг в призрачном, окружающем королевстве зеркал… Даже не знаю, с чего начать разговор…

Деменцио! Сколько всего мы пережили вместе! И вот, неумолимо подкрадывается час расставания… Еще пара недель – и меня не станет. Выживешь ты в водовороте страстей и событий, что накроют наш Город, лишь только весть о моей кончине достигнет окраин? Я очень хочу верить, что все будет в порядке!

А помнишь, как несколько лет ты правил заместо меня? Года четыре – не больше! Конечно, тебе хотелось остаться подольше, но помехой была моя жажда власти – она порабощала, подчиняла, жгла меня изнутри, и противостоять ей я был не в силах. Волна ее улеглась лишь недавно – и, глядя назад, я со стыдом вспоминаю, что некогда обратил тебя во временщика, призванного блюсти покой спящего Города.

Какая ирония! Все, чего я желаю сейчас, – скинуть тяжкое бремя и отойти от дел навсегда, но не позволяет этот дикий, чудовищный, бессознательный страх – ужас возмездия, что склизкими щупальцами опутывает мне сердце. Как глупо и смешно: я был бессилен тогда – и еще ничтожнее стал сейчас. Жизнь прожита зря… Sic transit gloria mundi.

Улыбаясь, Деменцио смотрит вниз. По длинным узким улочкам старого Города, прилегающим к величественному дворцу Курфюрста, нескончаемым потоком идут измученные, уставшие от двухдневного марша войска.

– Ave, Caesar, morituri te salutant![31] Мой правитель, Принцепс, они приветствуют вас! Какое прекрасное, упоительное зрелище! Как гордо развеваются их стяги, хоругви под ожесточенными порывами ветра! Солдаты готовы на все ради Ландграфства! Они – словно агнцы, ведомые на заклание… Но цель того стоит – благополучие и счастье Великого Города.