А Эшлиман, как очнулся, так и повторял без перерыва:
— Я это держал в руках!
Дамы, составлявшие окружение Эшлимана, созданные, в отличие от строгой жены, не из ребра, а из нечто совсем иного, трактовали «это» по-своему, и возводили размеры «этого» до пределов своего воображения — дерзкого и раскованного.
* * *
Тот же перст судьбы, что снабдил Эшлимана бутыльцом и указал быть органистом, забросил его однажды на скалистый северный остров, где все было — серебро и влага. И встретил там Эшлиман немытого и слегка пропитого Дюрера с вороном на плече, за которым тянулась ватага детей.
— Господи! — воскликнул Эшлиман по ошибке, сам того не думая сказать, и на время протрезвел.
— Не поминай всуе, — сурово ответил ворон. — Привет, Эшлиман, ты как тут?
— С концертом я, — пояснил Эшлиман, — мессу играю православную.
— Да есть ли такая? — усомнился ворон.
— Вообще-то нету, но тут для беженцев устроили.
— Ну, для беженцев и такую можно, — согласился ворон.
— А выпить у тебя не найдется? — спросил Дюрер.
Выпить у Эшлимана не нашлось, зато из заднего кармана вытащилось пятьсот крон.
— Гонорар, — объяснил Эшлиман, — не хотел брать, да вот всунули.
— Напрасно не хотел, — заметил ворон и, выхватив непринужденно купюру из рук Эшлимана, купеческой походкой заковылял в сторону моря.
— Куда он? — спросил Эшлиман.
— В кабак, — лаконично ответил Дюрер.
— А ты сам-то кем будешь? — спросил Эшлиман. — Художником?
— Петр я, апостол, — просто ответил Дюрер. — Да ты знаешь, это с ключом который.
Для убедительности апостол Петр вынул из рваной джинсовой куртки древний резной ключ и повертел им под носом у Эшлимана. Убедившись в апостольстве собеседника, Эшлиман поплелся с ним вслед за вороном. Дети, оценив ситуацию, незаметно отстали.
— А почему этот не летает, ворон? — спросил Эшлиман.
— Чтобы такому взлететь, выпить много надо, — ответил Петр. — Поди, лет двести пьет, привык. Ему твоих денег не хватит. Теперь все от паствы зависит. Раскрутит паству — взлетит.
Эшлиман с апостолом Петром добрались до приморского кабака, когда ворон, как завзятый массовик-затейник, уже увлек паству, состоявшую из рижских моряков, в национальный латышский танец, сильно напоминавший канкан. Эшлиман с апостолом Петром притулились в уголке и пополнили стаканы с пивом национальным рижским бальзамом.
— Соблюдай пропорцию, — нравоучительно заметил апостол Петр, — «Золотое сечение», как Леонардо завещал.
Эшлиман соблюл, выпил и остался с раскрытым ртом.
