Мир, который построил Хантингтон и в котором живём все мы. Парадоксы консервативного поворота в России | страница 47
Порядок в беспорядке
Настоящим результатом уже давно свершившегося примирения революции и её противников явилось само российское государство. Это была «третья сила, которая в этой вой не не участвовала» – «историческая Россия, которая возродилась из пепла». Согласно утверждению министра культуры Мединского, большевики, вопреки собственным антигосударственным установкам:
Были вынуждены заниматься восстановлением разрушенных институтов государства, борьбой с региональным сепаратизмом. Благодаря их тяге к государственному устроительству на их стороне оказалось больше сильных личностей, чем на стороне белых. Единое Российское государство стало называться СССР и осталось почти в тех же границах. А спустя 30 лет после гибели Российской империи совершенно неожиданно Россия оказалась на вершине своего военного триумфа в 1945 году>[72].
Эта декларация воспроизводит главный консервативный тезис о революции, впервые прозвучавший более 200 лет назад – о несоответствии самосознания революции её действительному значению. Консервативные мыслители были убеждены в способности увидеть скрытое от непосредственных акторов революции её подлинное содержание, определяемое божественным Провидением, метафизической национальной судьбой или исторической необходимостью. Такая способность, по выражению Жозефа де Местра, «восхититься порядком, господствующем в беспорядке»>[73], помогала разглядеть в каждой победившей революции её неотвратимое самоотрицание.
Де Местр с удовлетворением писал:
Все чудовища, порождённые Революцией, трудились, по-видимому, только ради королевской власти. Благодаря им блеск побед заставил весь мир прийти в восхищение и окружил имя Франции славой, которую не могли целиком затмить преступления революции; благодаря им Король вновь взойдёт на трон во всём блеске своей власти и, быть может, даже более могущественным, чем прежде>[74].
Если де Местр относил «порядок беспорядка» к пока неявленному божьему промыслу, то Алексис де Токвиль находил его в воспроизводстве революцией тех форм организации, против которых она, казалось бы, была направлена. Французская революция «породила новую власть, точнее, эта последняя как бы сама собою вышла из руин, нагромождённых Революцией»>[75]. Согласно Токвилю, убрав всё отжившее, революция завершила дело создания централизованного бюрократического государства, начатое абсолютизмом Бурбонов.
Следуя логике Токвиля, можно сказать, что существующая сегодня французская республика через преемственность и развитие государственных форм в равной степени наследует и Старому порядку, и свергнувшей его революции. Пропасть между ними является не более, чем элементом революционной мифологии, разделяющей нацию. Революционное сознание представляет из себя иррациональную веру в способность людей своим сознательным усилием отвергнуть старый греховный мир и воплотить живущее по совсем иным законам Царство Божие на земле. Нация, расколотая революцией, может осознать свою общую продолжающуюся историю и преодолеть внутреннее разделение лишь тогда, когда сообща похоронит разрушительную революционную религию. В этом духе накануне 200-летнего юбилея, последователь Токвиля, историк Франсуа Фюре призвал к завершению Французской революции через прощание с порождёнными ей иллюзиями. История революции не завершена, пока живёт созданная ей политическая традиция, основанная на мифе