Мир, который построил Хантингтон и в котором живём все мы. Парадоксы консервативного поворота в России | страница 46





Давайте видеть историю нашего отечества страшной, кровавой, трагической, но великой. Давайте видеть, что наше государство есть, и оно будет развиваться дальше. И с этой верой в Россию мы должны встречать эту важную дату>[68].

Условные стороны «примирения» в такой модели полностью девальвируют собственные политические позиции в акте верности своей стране. В этом отношении показательна несчастливая судьба одного из знаковых проектов официального юбилея – памятника «примирения», который, согласно первоначальному плану, должен был открыться в Крыму в ноябре 2017 года. Проект памятника представлял собой колонну, на вершине которой находится статуя «России», а слева и справа преклоняют колени соответственно солдаты Красной и Белой армии времён Гражданской войны. Однако само присутствие фигур противоборствующих сторон в проекте монумента оказалось слишком «тёплым» для общей «холодной» тональности официальной исторической политики: накануне установки памятника в Севастополе местные сталинисты, представлявшие себя наследниками победившей революции, провели ряд акций протеста, а проект так и не был реализован>[69]. Само напоминание о противостоянии (пусть и форме его «снятия») пробудило политические эмоции, само право на которые должно было быть полностью исключено в рамках официального юбилея, манифестирующего патриотическое единство.

Художественные выставки, также включённые в правительственный план, гораздо лучше соответствовали задаче «деполитизации» революции. Величественной неподвижности исторического государства в этом случае соответствует вечность самого искусства, понимаемого в классических терминах «прекрасного», дистантного по отношению к хаосу разнонаправленных политических интересов. Так, в Государственной Третьяковской галерее была представлена выставка «Некто 17-й», конструирующая автономную по отношению к революции линию истории русского авангарда. Куратор выставки Ирина Макар отмечала, что:



Если посмотреть на 1917 год, то окажется, художники о революции совсем не думали. А вот когда она произошла, то художники авангарда стали её использовать… 1917 год для русской живописи был каким-то итогом, точкой, окончанием свободного десятилетия>[70].

Другим знаковым художественным событием в рамках официального юбилея стала выставка «Строители нового мира», посвящённая II Конгрессу Коминтерна летом 1920 года>[71]. Конечно, сам Конгресс был лишь поводом для того, чтобы сосредоточить внимание зрителя на знаменитой картине Исаака Бродского, изображающей первый день заседания Интернационала. Торжественное полотно нейтрального салонного профессионала Бродского – это рассказ о причудливых формах, в которых порой отражается текучее гомогенное время. Эти формы наследуют друг другу, тогда как их содержание произвольно, недостоверно и принадлежит лишь короткому моменту. Вечность государства (как и вечность искусства) здесь господствует над случайными политическими обстоятельствами. И если по своему содержанию Коминтерн в современной России был бы, вероятно, запрещён как экстремистская организация, то как форма – он остаётся частью «нашей истории», парадоксальным выражением