Мир, который построил Хантингтон и в котором живём все мы. Парадоксы консервативного поворота в России | страница 31
Особую роль в обучении и воспитании сотрудников правоохранительных органов имеет приобщение к теоретическому наследию И. А. Ильина, в котором представлены основы культуры активного сопротивления злу вплоть до применения силы при наличии определённых условий>[32].
Через несколько лет после защиты диссертации Москалькова станет депутатом Государственной Думы, а с 2016 года – Уполномоченным по правам человека в Российской Федерации. За всё это время её позиция никогда не выглядела радикальной, но скорее более-менее точно отражала общий «здравый смысл» российского МВД>[33]. Повышенное внимание к проблематике нравственного «зла», которое нуждается в постоянном укрощении при помощи насилия, за последние два десятилетия стало центральной установкой полиции по отношению к обществу. Это представление о том, что сотрудник полиции или спецслужб не может оставаться морально- нейтральным инструментом, защищающим букву закона, но источником постоянного нравственного воздействия. Даже там, где он превышает полномочия, он, как представитель государства, «прав в своём принципе», так как преследует благую цель. При этом его цель определяется не внутренним нравственным чувством, а принадлежностью к структуре, возвышающейся над грешной и своевольной личностью. Прибегая к насилию, даже выходящему за рамки закона, полицейский сознательно впускает зло внутрь себя – так как совершенно точно знает, что его ждёт искупление.
Обоснованный Ильиным «союз воина и монаха» фактически заполнил идеологический вакуум репрессивных органов государства, образовавшийся после крушения «реального социализма». Теперь их деятельность лишена телеологии, она не предполагает, что «эра милосердия» – общественная гармония, свободная от преступлений и насилия – когда-либо будет достигнута. Сегодня полицейский становится участником вечной моральной битвы, столкновения добра и зла, в которой носителем первого по определению является власть государства, а носителем второго – человеческая личность. Из этого прямо следует и то глубокое подозрение к самому понятию «прав человека», которое укоренено в коллективном сознании российских репрессивных структур. Апелляция к этим «правам» неслучайно представляется как один из ключевых инструментов в борьбе Запада против России, так как любое расширение автономии личности оказывается прямо тождественным укреплению социального «зла» и разложению государственного порядка.
Эта рациональность силовых структур, опирающихся на идею о своей моральной миссии, – «отрицающей любви», стоящей выше закона – в последние годы выражается в стремительном распространении пыток. Избиение заключённых в тюрьмах или пытки электрошоком подозреваемых в «экстремизме» сегодня выглядят не исключением, но новой нормой, по умолчанию усвоенной российским государством