Разумеется, ничего от игры нельзя было ожидать, кроме процесса: смотрели, как одно за другим поленья превращались в яркие кубики углей, по которым пробегало что-то вроде белой тени, что-то в этом было от подвижной рекламы кока-колы с рекламного щита, если подойти к экрану слишком близко и не видеть целиком все пиксели изображения разом, а выхватывать взглядом только часть где-нибудь с краю. Вместе с Паулем ходили за водой, чтобы легче было тащить, вместе выливали все сверху на камень, который шипел и не сдавался, затем снова ждали, пока валун нагреется до нужной, по их общему мнению, температуры.
И все же видно было в свете сгущающегося уже вечера, длинных теней в оранжевом от солнца и огня воздухе, как не только Никита, но и Вика, и Пауль разочаровались, когда валун внезапно треснул вдоль себя, тяжело упал в костер и легко прокатился в один оборот через пламя, а в оставшейся лежать половине не было ничего, то есть там был такой же камень, какой был и сверху, и сбоку, и камнем этим был заполнен валун полностью.
«Ничего?» — спросил их черный человек, когда принимал ведро, хотя и сам уже знал ответ, потому что и слова Никите не дал сказать. Сам же и ответил: «Никогда ничего».
Отчасти сломленные таким разочарованием все трое два дня только и делали, что ходили по окрестностям. Пауль везде носил с собой книгу без обложки и без нескольких первых страниц, потому что пустил все это в свое время на растопку напрасного костра. Книга сплошь состояла из длинных немецких слов, напечатанных большими буквами с двоеточиями над некоторыми «о». Пауль показывал книгу и говорил:
«Стерблише машинен», потом показывал перевод гугла: «Смертоносные машины», но ни то ни другое Никите ничего не говорило, как ни о чем не говорила и жестикуляция Пауля, когда тот пытался сказать, что съедает поселок и куда-то катится на гусеницах убитого трактора, что стоял возле гостиницы.
Но вот как раз после обеда, во время которого Пауль слегка дичился на винегрет, съел сначала капусту, затем горошек, картошку, а свеклу вовсе есть не стал, снова они сидели в тракторе и висели на турнике, словоохотливая повариха, выйдя покурить, рассказала Никите историю, что в церкви на горе был убит последний в поселке белогвардеец, засевший с пулеметом на колокольне, — никак его не могли оттуда выкурить, пока не выстрелили из пушки. Каждый раз, принимая первоклассников в октябрята (когда-то имелись первоклассники), учителя и ученики ходили на гору и рассказывали эту замечательную историю. Никита представил себя на месте белогвардейца, и ему это не понравилось, даже ему, не особо опытному в военных делах, было ясно, что немного успел человек с пулеметом, если такой был, если его вообще не выдумали, окруженный со всех сторон, но вдруг возникла идея, что никто не хоронил этого пулеметчика, что он упал внутрь колокольни, пробил пол и остался в подвале, поэтому его скелет может лежать где-нибудь там внизу среди черных досок. Дважды он пересказал эту историю, путая буквы от волнения, и предложил разыскать скелет. Вместо того чтобы сразу загореться очередным общим приключением, Вика и Пауль принялись гуглить, кто такие октябрята и белогвардейцы. «Я ничего не понял» — честно написал Пауль в итоге, и Вика, когда увидела слова в телефоне Пауля, показала, что тоже ничего не поняла. «Главное — скелет в церкви!» — ответил им Никита, за эти дни он был так выдрессирован чудесами машинного перевода, что изо всех сил старался упрощать предложения в угоду иностранному гостю, тем более Пауль, кажется, поступал совершенно так же.
