В подлеске на том берегу не столько виден был, сколько угадывался дым костра. Никита прикинул, что промочит ноги примерно до колена, сопоставил это с тем, что знал об энцефалитных клещах, и сходил в гостиницу за баллончиком. «Не нашел?» — спросила курившая у крыльца повариха. «Нашел» — сказал Никита.
Два раза ступил по дну и тотчас же понял, что правильно решил не разуваться, потому что сразу что-то такое вроде ножа, торчавшего снизу, с некоторым сопротивлением со стороны кроссовки, но все же слегка проткнуло подошву. Когда Никита осторожно потянул ногу вверх, радуясь, что избежал пореза, это острое не потянулось за кроссовкой, а осталось среди булыжников, словно вмурованное в реку. Присев прямо на песок на другом берегу, Никита скрючился и попытался найти место, куда была ранена кроссовка, но среди других мелких трещин и комка сигаретной фольги, намертво вбившегося между протекторами, ничего не было видно.
Пойдя в ту сторону, где воздух между соснами был особенно сиз, Никита обнаружил сначала небольшой костер, как бы прячущийся в ямке под боком огромного серого валуна, а за валуном как бы и знакомых и незнакомых пока девочку и мальчика. Они сидели спиной к нему на пружинистом сухом стволе сосны, который не смог совсем упасть на землю, потому что мешали ветки. Мальчик слышал, что Никита подходит, поэтому уже повернул голову и смотрел искоса, отчего казалось, что смотрит хитро. «Привет, — сказал ему Никита, — что делаете? Можно с вами?»
Мальчик тронул девочку за плечо и показал на Никиту.
Не так уж много времени прошло с того момента, как девочка развернула к нему айпад с крупной надписью «ПРИВЕТ! КАК ТЕБЯ ЗОВУТ?», а Никита уже знал, что Вика — это Вика, а Пауль — Пауль, а не Пол, как сначала Никита прочитал с телефона Пауля, потому что видел похожее имя латиницей на альбоме Маккартни, когда гостил у сестры. Знал уже, что Вику отправила к тетке мать, чтобы справиться с какими-то делами, в то время как у самой тетки дел было невпроворот, знал, что Вика слабослышащая и от нее уплыл по реке слуховой аппарат, когда она упала, поскользнувшись на камне. Знал, что отец Пауля — наладчик или консультант по станкам, которые привезли из Германии, а зачем тут сам Пауль — сам Пауль не мог объяснить и сам не мог понять, но его вроде все устраивало. Общались они, показывая друг другу экраны своих телефонов, но позже Никите казалось, что это был настоящий разговор, где имелось местами даже некоторое перекрикивание, особенно когда речь зашла о камне, который Вика и Пауль пытались нагреть до такой степени, чтобы он треснул, потому что им показалось, что камень похож на лежащего человека и, может быть, там внутри, как в яйце, томился кто-то волшебный и заколдованный, кто-то такой, кого не берет жар пламени, но при этом кто-то дружелюбный. Сам Никита не заметил, как уже подтаскивал дрова в костер, обламывая сухие ветки с павшей сосны, рыская по окрестностям в поисках палок, шишек, сухой травы, поддувая в костер, чтобы он гудел веселее. Пауль воскликнул что-то вроде: «Сауэрстофф» — и, орудуя острым толстым суком, принялся подкапывать камень с другой стороны, проковыривая нору к костру.
