Вид двух детей, вроде как ровесников Никиты, что скучали возле гостиничного крыльца среди наполовину вкопавшегося в землю остова гусеничного трактора, тоже слегка успокоил Владимира: все же были здесь дети и выглядели так, что не возникало опасений, что они отожмут у Никиты мобилку или втравят в какое-нибудь поселковское приключение, чтобы показать, что они не лыком шиты, а Никита лыком как раз-таки шит. Когда Владимир рассказал немцу про вот это вот первое впечатление от поселка, тот согласно закивал и стал сыпать словами, но выдрессированно замолкал то и дело, чтобы дать переводчику успеть за рассказом.
Когда немец и его сын вышли из поезда (а приехали они за два дня до того, как в поселке появились Владимир и Никита), он понял, что сына его тут или похитят, чтобы потребовать выкуп, или похитят и изнасилуют, а то и всё вместе — похитят, возьмут выкуп, изнасилуют, прикопают где-нибудь в тайге. Он даже увидел человека, который вполне может это сделать, — какого-то мрачного худого мужика, который, шаркая калошами, толкал впереди себя тачку, полную рессорными пружинами, и оглядел мимоходом немца, переводчика, Пауля, но на Пауле как будто задержал взгляд и что-то сказал. Вкрапив отсебятину, переводчик объяснил Владимиру, что тягловый абориген слегка удивился, что кто-то приволок в поселок ребенка и нецензурно обозвал немца неадекватом. Немец слегка приободрился, когда увидел вполне себе живую девочку возле гостиницы — она висела, зацепившись ногами за какую-то перекладину между двумя столбами, похожими на телеграфные, светила трусами и держала в руках айпад, взрослых вокруг не было ни души, и при этом никто не кидался, чтобы отобрать у девочки планшет, не тащил ее в лес, чтобы утолить свою низменную половую страсть. Не прошло и нескольких часов, а Пауль мало того что познакомился с девочкой, которую звали Вика, но даже и общался с ней при помощи сообщений с кривоватым гугл-переводом и сходил с ней на реку, и даже вернулся полностью живой и здоровый, хотя и попил на обратном пути воду из колонки, поел немытой малины и крыжовника и до крови расчесал комариные укусы на предплечьях и лодыжках. «Столбняк, заражение крови, дизентерия» — всю ночь напрасно протревожился немец, но когда увидел, что ни на первый день, ни на второй ничего такого не произошло, то успокоился и начинал слегка тревожиться, только когда видел вечером сына совсем уже грязного, как черт, так и эдак заклеенного пластырем или смазанного зеленкой.
