Вот отзыв о «Песне» композитора Ермишева:
«Как-то странно, что музыкальная поэма о мужицкой жизни в столь современном «наряде» не режет ухо, хотя перед спектаклем я опасался: «лягут ли» стихи Я. Купалы на музыку В. Мулявина? Стихи слились с музыкальной тканью, с игрой актеров (да-да, это были именно актеры!). И все вместе не вызывало протеста, но захватывало и волновало. Я чувствовал, как три тысячи зрителей напряженно и внимательно следили за драматическими коллизиями спектакля, придирчиво сверяя свои привычные уже представления о «Песнярах» с этими новыми. «Песняры» были те же, с теми же гитарами, лирами, и так же эмоционально насыщенно и ярко звучали голоса солистов и ансамбль. И все же они уже не те. Никогда зритель не видел, да, пожалуй, и не мог представить белорусских музыкантов в спектакле.
Сегодня «Песняры» — действующие лица в спектакле. Они любят и страдают. Перед нами проходит большая человеческая жизнь. Жизнь, доходящая порой до трагизма, полная отчаянной борьбы людей со злой судьбой-недолей».
«Песня о доле» вышла, родилась из белорусского фольклора. Мы играли традиционные женские образы Лета, Весны, Зимы, Осени, а также символические персонажи: Счастье, Горе, Голод, Холод… На женскую роль — Жены мужика — была приглашена дебютировавшая в ансамбле Людмила Исупова. Владимир Мулявин был автором и комментатором в роли Янки Купалы. В «Песне о доле» зрители впервые услышали голос Мулявина-чтеца — то задушевный и ласковый, то грозный и обличительный. Мастерство Владимира Мулявина позволило сделать так, что переходы от чтения к пению были почти неразличимы, не заметны зрителю.
Музыка Мулявина для «Песни о доле» близка по духу народным песням и в то же время современна, поскольку Мулявин впрямую не цитировал музыкальный фольклор. Он заранее учитывал все возможности и ресурсы будущих исполнителей. В его музыке есть все: лирика, народый юмор, драматизм и трогательная нежность.
Музыкальный сюжетный спектакль выглядел одновременно концертным, он был нами не столько сыгран, сколько спет, не столько прожит на сцене, сколько представлен.
Что касается психологических актерских планов, то их роль, по замыслу Мулявина, была сознательно сведена к минимуму. Ведь это не оперный спектакль, а его эстрадная версия, и условность эстрады постоянно давала о себе знать: аппаратура, колонки динамиков инструменты, микрофонные стойки, микрофоны в руках героев.
Тем не менее Мулявин требовал естественности, требовал, чтобы мы выглядели органично в предлагаемых обстоятельствах притчи.
