не обнесут.
Буркаик и Солбирик отправили в интернат. А сами Сарта с Ургунчей до вчерашнего дня все тянули с поездкой в тайгу на охоту. Но, слава богу, тронулись наконец и вернутся теперь лишь к месяцу Ворона[8].
Всю зиму, самое темное и морозное время, до поворота Солнца в обратный путь к Ночной Стороне Земли, они будут жить одни. Бабушка Эки, Амарча и Качикан. А зима еще не началась, сегодня ветер делает только первый заход, потом он себя покажет по-настоящему. Скоро первые утренники обожгут последние листочки на деревьях, ветер сорвет их и погонит, погонит по замерзшей земле. И замрут, словно стесняясь своего убогого вида, раздетые донага великаны, уныло станет в тайге.
Бабушка разливает чай в кружки, кладет на столик хлеб и один маленький кусочек белого сахара. Это Амарче, а сама она так, без сладкого обойдется. Давно уверила внука, что сахар ей вреден, — вон, во рту и зубов-то почти не осталось. А Амарча любит сладкое.
«Какой интересный камень, — радуется он. — Твердый, а положишь в рот, начинает таять, слюна становится сладкой и вязкой, душа ликует! Где русские берут эти камни?.. Вот найти бы такую гору, поставить бы чум рядом с ней и никуда больше не кочевать. Почему у нас нет таких сладких камней?»
Много вопросов родится у Амарчи.
— Пей. Только не обожгись. Чай горячий…
Принялись за еду.
— Ка… ра… ав!.. — опять донеслось с вышины.
— Хэ, родимые, полетели… — подняла голову бабушка, с шумом прихлебывая чай. Свет костра осветил ее сухонькое, будто сильно изношенное лицо, видны стали все трещинки, все морщинки на нем. Для Амарчи лицо бабушки самое доброе, самое красивое на свете.
Амарча тоже взглянул наверх. В отверстии дымохода золотыми комариками мелькали искорки, порывы ветра подхватывали их и уносили ввысь. А где-то там, за тучами, плыли и плакали птицы.
— Энё[9], отчего плачут птицы?
Бабушка Эки привыкла к таким неожиданным вопросам внука, как привыкла к тому, что он стал называть ее мамой. И радовалась, что вопросы становятся все смышленее. «На отца будет похож», — глядя на внука, думала бабушка.
Амарча заметно подрос за лето. Тонкая, как у птички, шея, крупная голова; лицо и тело загорели до черноты. Примета была у бабушки: кого смочили первые весенние дожди, обожгли ветра, тот вырастет крепким, для таежной жизни пригодным. Оперится, встанет на ноги — дальше уж все от самого себя будет зависеть.
— Жалко им расставаться с родимой землей, вот и плачут. У них тоже есть сердца, они — как люди. Надолго улетают, долетят ли до теплых земель…
