Амарча знает много сказок про волков, про жадных росомах, про хитрых лисичек, про трусливых зайчишек, много сказок про разных других зверьков, а вот про птиц дедушка Бали почему-то еще не рассказывал.
Надо сходить к дедушке, а то и правда скучно ему сейчас стало. И в гости никто не зайдет, людей-то в стойбище почти нету. Все, кто может держать ружье, ушли на охоту, разбрелись по своим родовым землям. На что уж Ургунчэ полежать любит, но и тот поднялся, ушел в тайгу, говорит, осенью и у него, как у оленей, кровь начинает играть.
Сохатые, олени, медведи нагуляли за лето жиру толщиною в ладонь, мясо у глухарей и рябчиков стало нежным и вкусным, какой же охотник сейчас усидит в стойбище и на фактории? Только слепому да убогому нечего делать в тайге — лишним ртом будет. Были бы глаза, разве дедушка Бали считал бы себя обузой? Нет, конечно. А так вот остался на стойбище с бабами да малыми ребятишками. «Госторг да Кочсовет не дадут вам умереть с голоду, — рассуждали, уходя в тайгу, мужики. — Слава богу, война кончилась, теперь полегче будет…»
Это верно, без войны куда как лучше стало. Да все равно — много ли заработаешь на заготовке дров для школы и конторы да траве для коров?
Пока тепло, старики да старухи по вечерам мнут шкуры, выделывают камус[10], а дедушка Бали к тому же нянчится с внучкой Тымани. Палета-то сам не больно велик, какой из него помощник…
Амарча уставился на пламя костра, и мысли его переключились на огонь. Вечно можно смотреть в глаза огню, и не надоест никогда. Словно в древней пляске, извиваются язычки пламени, о чем-то шепчутся, разговаривают на своем языке. Вспыхивают, угасают, а чуть пошевелишь угольки — снова слышится песня. Для Амарчи это пока тайна, а старики, как бабушка Эки и дедушка Бали, понимают язык огни, кормят его душу лучшими кусочками от добычи и стараются не обижать, не оскорблять его худым словом и делом.
Огонь всесилен!..
…Рядом с чумом раздались шаги. Бабушка Эки встревоженно повернулась к двери: кто идет? Качикан на улице молчал, и это успокоило их с Амарчой. Послышалось кряхтенье, потом, откинув полог, в чум медвежонком вкатился маленький безухий мужичок Чимиркан.
— Откуда ты взялся? — удивилась бабушка.
Чимиркан стряхнул со спины турсук. Что-то тяжелое в нем:
— Шашлычьте!..
Мясо!..
Еще в молодости Чимиркан встретился лицом к лицу с Амиканом — Дедушкой Медведем, и тот оставил ему на всю жизнь отметины: изжевал левую руку и содрал ухо, так что осталась только дырка. Рука высохла и перестала слушаться, а слух и вовсе исчез. С тех пор Чимиркана стали называть глухим. Но за малый рост это прозвище произносилось уменьшительно, ласкательно — Куйкикан, глуховатенький.
