— А я не люблю тех, кто неаккуратно обращается со своими ногами. — Повернувшись, Шейн направился к дому.
Войдя в особняк через черный ход, Шейн остановился возле закрытой двери на кухню, где перекинулся несколькими фразами с толстой негритянкой, готовившей пирог и тихонько напевавшей себе под нос: «Иисус любит меня…»
— Привет, мамаша. Я ищу садовника.
Прекратив пение, негритянка вытаращила глаза-
— Но у них нет садовника.
— Кто же тогда ухаживает за газоном и цветами? Шофер?
— Оскар? — Её жирное тело затряслось от смеха — Он не желает ничего делать. Ходит вокруг с диким видом и пугает бедных чернокожих.
Поблагодарив её, Шейн в раздумье направился в библиотеку.
Кларенс сидел, развалясь в кресле, повернувшись спиной к двери. Сделав шаг назад, Шейн незаметно вышел. Потом поднялся на верхний этаж по запасной лестнице, которую ему показала Филлис в первый вечер. На площадке он остановился и прислушался. В доме стояла тишина. Тяжёлая, гнетущая тишина. Безмолвие смерти — так определил про себя эту тишину Шейн.
Пройдя через холл в комнату больного, он вошел не постучав. Возле окна в кресле — качалке сидела девушка в форме сестры милосердия. Подперев рукой подбородок, она смотрела в сад. Внимание Шейна привлек её профиль, красивый, изящный, чем-то знакомый. Он не сразу вспомнил, где его видел, хотя в первое же мгновение понял, что для него это очень важно.
Он узнал девушку, как только она повернула голову. Строгая белая форма изменила её, отсутствие грима сделало её лицо намного моложе, свежее, чем в прошлый раз, когда он увидел её впервые. Теперь у него не было сомнений в том, кто перед ним. Это была девушка, отражение которой в зеркале он видел в номере люкс в отеле «Эверглейдс». В регистрационной книге отеля она значилась как дочь мистера Рэя Гордона.
Стоя в дверях, он продолжал разглядывать её, пытаясь разобраться, что к чему. Увидев его, она поднялась со стула:
— Вход посетителям не разрешен. Больной в тяжелом состоянии.
Она умело управляла голосом, придав ему вежливую и вместе с тем повелительную интонацию.
Облокотившись о косяк, Шейн пытался сообразить, узнала она его или нет. По её удивительно светлым, не способным выражать сильные эмоции глазам, невозможно было сказать что-либо определенное. Держалась сестра подчеркнуто профессионально, не проявляя чувств. «Если она, — подумал Шейн, — всё же узнала меня, из неё выйдет непревзойденная актриса».
Он спросил:
— Вы новая сестра вместо мисс Хант?
