— Мне не всё ясно насчет картины.
Опередив с ответом Джойса, Шейн сказал:
— Официальное заявление о картине пусть лучше сделает Хендерсон, но в общих чертах произошло следующее: картину он отыскал в Европе и принял её за подлинник Рафаэля. В то время Хендерсон числился в штате у Брайтона.
Чтобы вывезти её в Америку, он выдал картину за подражание Рафаэлю и поверх оригинальной подписи маэстро поставил: «Р. М. Робертсон». По прибыли в Майами картину у него украли, и по чистой случайности она оказалась у меня, я провел переговоры с Гордоном и Монтроузом — оба стремились заполучить её во что бы то ни стало — свел их и ухитрился сделать так, что каждый думал, что покупает картину у другого, у Монтроуза экспертом был Хендерсон, определивший картину как подлинник, Гордон же привел своего специалиста — мистера Джойса. Прежде чем совершить сделку, — бойко продолжал Шейн, ощущая в кармане приятную тяжесть двадцати тысяч долларов, о которых Пейнтер не имел понятия, — Хендерсон с торжественным видом начал соскабливать фамилию Робертсона, чтобы показать нам подлинную, по его мнению, подпись Рафаэля. Однако — здесь Шейн весело хмыкнул, — Джойса так просто вокруг пальца не обведешь. Ему показалось, что подпись Рафаэля поддельная, и он настоял, чтобы её тоже соскоблили. Когда сняли и этот слой краски, под ним обнаружилась фамилия Робертсона.
— Невероятно! — воскликнул Пейнтер. — Выходит, Хендерсон пытался всучить подделку?
— Думаю, что нет, вмешался в разговор Пелхэм Джойс. — Репутация мистера Хендерсона безупречна. Несомненно, он совершенно искренне полагал, что полотно принадлежит кисти Рафаэля. Это ошибка в суждении, а не мошенничество.
Подойдя к картине, Пейнтер посмотрел на неё с интересом:
— Она стоила жизни трем людям, а получается, что фактически не стоит ломаного гроша.
— Сейчас к ней никто интереса не проявляет. — Пожав плечами, Шейн обратился к Джойсу: — А если мы возьмем её в качестве сувенира?
— Прекрасная мысль. — Палец Пелхэма Джойса ласково прошелся по полотну. Внезапно лицо его освети лось. — У меня в студии найдется для неё свободное местечко.
В комнату стремительно вошел коронер, и Пелхэм Джойс, скатав холст, обернул его бумагой.
Шейн сказал Джойсу:
— Идемте, больше нам здесь нечего делать.
Когда они были уже у дверей, Шейн обернулся к Пейнтеру:
— Мы оба явимся по первому требованию.
Миновав полицейские заслоны, они сели в машину Шейна. Включая передачу, он от боли прикусил нижнюю губу. Его плечо мучительно ныло. Он снова перевел передачу в нейтральное положение и откинулся на сиденье.
