Её сыновья всегда были так непослушны. Одинаковы, но в то же время так различны. Непредсказуемы. Где их теперь искать? Что выдумали, наглецы? Стоило ведь совсем немного потерпеть. Она слишком хорошо их воспитала, Арифилон не сломал бы их даже спустя годы. Гнев отца ослаб бы, рано или поздно его истончила бы её любовь и мягкие речи — он освободил бы обоих, обласкал милостями, простил. Сейчас же Мидар рвал в клочья её тело, словно, убивая её, мог отомстить непокорным… и непокоренным. И кто знает, кто больше повинен в том, что дети получили такой характер: мать или отец.
— Хватит или еще? — ударов хлыста Анта уже не чувствовала, слышала лишь визг разодранного воздуха, тяжелое дыхание супруга, его ненависть и злобу, кишащие вокруг болью.
— Еще, — Анта знала, молить о пощаде совершенно бессмысленно. Мидар не из тех, кто отпускает. Мидар должен излить всё в наказание, иначе не устоят эфиры, разрушится полотно единства. Пусть уж лучше претерпит она, чем миллионы ни в чем не повинных.
А Мидар всё замахивался. Снова и снова, пока не проступили белые позвонки, а струйки крови не омочили носки его сапог.
— Уведите, — он брезгливо отбросил хлыст, устало опустившись на мраморный пол. Если сейчас взглянет на жену, то взвоет и убьет себя: так любить невозможно. Её исцелят. Её взгляд прояснится, и серебро волос снова будет ласкать его обнаженную кожу. Она вечна. Он смертен. Отчего любовь ядом сочилась сквозь всю их жизнь. — Прочь!
Торопливые служанки унесли тело. Мидар знал, что Анта уже простила его. И простит снова. Потому что знает всё и всё понимает.
— Владыка, техники заметили разрыв, — советник никогда не ходил, но всегда крался. Мидар не вздрогнул, привык, только поднял взгляд с пола на уровень кожаных сандалий и старческих щиколоток. Советник, почувствовав, как по ногам пробежала дрожь, опустился на колени. — Владыка…
— Вели подать мне вина в Синий зал, туда веди техников.
Советник еще несколько секунд медлил, не произнося ни звука, затем поднялся и покинул комнату. Белое одеяние у колен окрасилось в багрянец, пропитавшись кровью Анты. Переодеваться приходилось в спешке — Мидар, наверняка, уже меряет шагами Синий зал.
Попутно раздавая распоряжения, Ицца прошел к дверям, украшенным лазурью, выдохнул и толкнул тяжелую створку. Владыка стоял в центре комнаты. Черные одежды делали его устрашающим. Только семья господина имела право носить черный — цвет изначального мрака. На фоне облаченных в оранжевое техников Мидар выглядел скалой, неприступной и холодной, выросшей из самого океанского дна.
