— Хорошая песня, — присела рядом с ней Полина.
— Да, за сердце берет, — задумчиво проговорила Нина.
— Видать, фронтовик сложил, раз в самую точку…
— Наверно. И у нас скоро начнутся бои.
— На чужой земле биться будем с фашистами.
Поезд резко затормозил.
— Что там случилось?
— Похоже, где-то пушки бьют, — прислушалась Полина.
— Вот и приехали. Девочки, подъем! — крикнула Нина, подхватывая свою снайперскую винтовку и вещмешок.
Все почувствовали — скоро выгружаться.
…Ветер обжигал лицо. Под ногами с хрустом проминался снег. Снег слепил глаза. Более часа шагали девушки навстречу зловеще ухавшим орудиям, и сердца их, как тогда, у Великих Лук, сжимались от неведомой тревоги. И чем ближе подходили они к фронту, тем оживленнее было на дороге. Мимо то и дело проносились пахнувшие бензином грузовики: одни спешили к фронту, а другие — в тыл.
Девушек разбудил громкий голос бойца. Открыв дверь, он крикнул:
— Младший лейтенант Лобковская тут ночует? К комбату!
Все всполошились. Сон как рукой сняло. Поспешно одевались. Подгоняли ремни, лямки вещмешков. Перематывали портянки, зачехляли снайперские винтовки. Вскоре вернулась Лобковская.
— Я вижу, вы уже наготове, — окинула она взглядом девушек. — Это хорошо. Сейчас выступаем на Варшаву.
— Даешь Варшаву! — радостно крикнула Аня. — Смерть фашистам!
Гулко рассыпался по половицам ее дробный перепляс, зазвенела частушка.
Две веревки на осине —
Любо-дорого смотреть.
Скоро Гитлер с Муссолини
Будут рядышком висеть!
— Выходи строиться! — оборвала команда радостное настроение девушек.
Несколькими минутами позже они шагали по проторенной дороге к Варшаве, удивляясь массе людей и техники. В утренних сгустках рассвета двигались бесконечные колонны войск. Тягачи тащили пушки. С грозным урчанием обгоняли всех приземистые «тридцатьчетверки» и самоходки с красными звездами на башнях. Тяжело пыхтя, мимо проносились ЗИСы и «студебеккеры».
Все спешили на запад, где гремели бои.
За одним из перелесков навстречу девушкам выползла колонна пленных гитлеровцев.
— Нина, глянь, какой фриц смешной, — показала Аня на одного из них.
— Где?
— Да вон, с краю плетется. Сгорбился, как баба-яга. Только клюки не хватает, а то бы точь-в-точь…
Немец, о котором говорила Аня, действительно напоминал бабу-ягу. На его худом лице торчал длинный, широкий и чуть крючковатый нос. Пилотка, из-под которой тускло смотрели бесцветные глаза, глубоко надвинута на лоб. Ноги обмотаны не то портянками, не то шинельными лоскутами. Руки немец держал в карманах и всем своим обличьем напоминал немощного старика. «А когда-то небось ходил гоголем, орал вместе со всеми: «Дранг нах остен!» — подумала Нина… — Вот и шагает теперь на восток, чучело фашистское!»
