Ещё более выразителен групповой портрет руководства Республики Советов в ноябре: фанатичный раздуватель мирового революционного пламени Троцкий — главный дипломат Республики; прапорщик Крыленко — Верховный главнокомандующий; ни единого дня не прожившая в крестьянской избе Спиридонова — председатель Центрального исполнительного комитета крестьянских Советов; полуанархист Штейнберг — народный комиссар юстиции; неуравновешенный, склонный к левацким загибам Рыков — народный комиссар внутренних дел. И так далее.
Но даже если бы каким-то чудом Ленину, Керенскому, Корнилову или кому-либо иному удалось сформировать в октябре монолитное, объединённое созидательной идеей правительство, оно бы всё равно не смогло взять в свои руки управление огромной страной со 160-миллионным населением. Ибо нити управления были порваны, рычаги поломаны, структуры власти разрушены или дискредитированы за те неполных восемь месяцев, что прошли со дня отречения Николая II. Не после, а до октября.
Сладкое слово «экспроприация»
Самое пагубное: криминальный разгул получил морально-политическую санкцию. Левацкие идеологи — коммунисты, анархисты, левые эсеры — радостно усмотрели в грабежах стихийное проявление классовой борьбы. Воровство и разбой стали именоваться «экспроприацией» и «реквизицией», бандиты и грабители почувствовали себя героями революции. В самом деле, чего стесняться, ведь великий пролетарский писатель Горький сказал: «Если от многого взять немножко, то это не кража, а только делёжка»! Равенство так равенство, свобода так свобода.
Экспроприации и реквизиции, а попросту говоря, самочинные захваты чужого добра стали к осени 1917 года нормой жизни; этим занимались не только шайки и банды, но и политические партии, да, пожалуй, и органы так называемой власти. Ещё в марте вернувшиеся из ссылки большевики явочным порядком заняли особняк Матильды Кшесинской. Находившаяся в это время за границей прима-балерина оставалась гражданкой «свободной России», её имущество не было национализировано. Тем не менее, ни Временное правительство, ни градоначальство, ни комиссариат Петроградского района даже не попытались отобрать у ЦК РСДРП(б) «экспроприированное» здание. Самочинных хозяев выгнали оттуда только после июльских событий, и разгром-лённый особняк полгода простоял пустой и бесхозный.
Такая же или ещё худшая участь постигла многие особняки и дворцы некогда блистательного Санкт-Петербурга. Недаром поэт Зоргенфрей писал на исходе «революционной бучи» в 1921 году:
