Это равнозначно пределу духовной чувствительности или сердечного бодрствования как умению различать «мельчайшее», «утонченнейшее» в жизненном опыте – пустоту немыслимо короткой дистанции, вездесущее различие, которым держится все изобилие жизни. Речь идет и о прозрении грани между внутренним светом и внешним отсветом. Мудрый вмещает в себя мир, ясно сознавая свою непричастность к нему.
Имей мы хоть толику знания, то, идя Путем,
Боялись бы только сбиться с него.
Великий Путь так ровен, так широк,
Но людям нравятся кружные тропы.
Палаты царские так чисто прибраны,
Поля же заросли бурьяном, житницы пусты.
Носят узорные шелка, на поясе мечи,
Вкусно едят, дома набиты добром.
Распутство! Распутство!
А вовсе не Путь!
Мудрость приносит довольство. Но жажда чувственного удовольствия губит мудрость, потому что она делает человека бесчувственным к тому, что происходит вокруг него. Вот главный урок для моралистов: неотступное, лишенное всякого пафоса блюдение своей духовной чистоты само по себе способно сделать человека более нравственным, чем самые громкие речи в защиту добродетели. «Для чистого все чисто», ибо он в своей душевной искренности открыт миру и тем… спасается! Чувствительность чистого духа дарит нам живую связь с миром, в которой пребывает вечноживая событийность. И, конечно, не позволяет смотреть на мир хищным взглядом. В литературе древнего Китая едва ли отыщется еще один образец столь же страстного и искреннего обличения аморальности тех, кто использует свою власть в корыстных целях. Людям свойственно отходить от всеобщего ровного пути, потому что они руководствуются субъективным, корыстным расчетом. Но и мириться с этим нельзя. Пафос опрощения у Лао-цзы проистекает не из рациональных соображений и даже не из желания научить людей быть добрее и лучше, а из глубоко вошедшего в сердце, совершенно органичного неприятия всякого излишества и фальши. Только тот, кто умеет довольствоваться необходимым, в полном смысле нравственен. Необходимо же человеку только одно: быть в Пути. Все прочее – излишество, которое развращает и влечет к гибели.
Того, кто хорошо стоит, нельзя столкнуть.
Тот, кто хорошо хранит, ничего не потеряет.
Того потомки не перестанут чтить вовек.
У того, кто это пестует в себе, совершенство будет подлинным.
У того, кто это пестует в семье, совершенство будет преизобильным.
У того, кто это пестует в селении, совершенство будет вечным.
У того, кто это пестует в царстве, совершенство будет безбрежным.
