Белая молния | страница 42
Докладывать Зарубину метеорологическую обстановку — нож острый. Любит поправлять: «Говори точнее, короче», не переваривает слово «ожидается». Ему непременно скажи: «Будет». А как будет, если только ожидается. А это еще не значит, что будет. И потому Козодой стоит на своем: «Ожидается!» — и все.
Предсказывать погоду нынче не просто. Во-первых, выдался такой год, что на день семь непогод. Во-вторых, погоду прогнозируют не для самолетов, а для летчиков. А им попробуй угоди — каждому подавай свое.
Да вот хотя бы и Зарубин. Ас, во всех метеорологических условиях летает. И кажется, что ему какие-то там обложные осадки. Конечно же, ничего, если бы не одно существенное обстоятельство. Если бы не Косой бор, куда он собирался лететь.
В другое время Козодой применил бы свою погодную дипломатию, а на этот раз, не гадая, сказал, как отрезал: «Не будет в Косом бору погоды, товарищ командир». И потом смиренно ждал ответный голос Зарубина. Если прогноз не по нему, редко когда не упрекнет: «Козодой, что там у тебя за неразбериха с погодой? Ты давай наведи порядок в своей канцелярии…» При этом он с таким значением посмотрит на небо, словно Козодой только что спустился из-за облаков и опять собирается туда. Говорит-то он с улыбочкой, но Козодою от этого ничуть не легче. У него сердце саднит. Ведь не кто-то другой, а он, Козодой, отвечает за метеорологическую службу.
На этот раз упрека Козодой не услышал. Трубка на другом конце неожиданно стихла, а потом прерывисто засигналила, будто и ей погода не по нутру.
Косой бор у Козодоя в печенках сидит. Каверзнее аэродрома он не знает. Местность там лесистая, предгорье — подходы на посадку затруднены. И с погодой такие метаморфозы случаются — уму непостижимо. Тихо, безоблачно — и вдруг гроза, шквальный ветер и яростный дождь. Или туман тихо опустится, замрет, и с ним никто не сладит.
Из-за этого Косого бора однажды не вернулся из полета любимец полка капитан Еремеев. С той поры Козодой наставляет своих помощников: «Семь раз отмерь, прежде чем дать погоду в Косом бору». Синоптики даже пошли на хитрость — сознательно начали «ухудшать» погоду.
Когда Зарубин пришел на КП, Козодой «усложнил» ее до крайности. От этого переменился в лице, говорил сбивчиво и каким-то извиняющимся тоном, будто в самом деле виноват, что тучи волочились чуть ли не по килям самолетов, а обложные осадки наводили грусть и уныние.
Но как же он удивился, когда на его никудышный прогноз Зарубин лишь махнул рукой. Хмурый, как сама непогода, Козодой вдруг просиял, увидев в глазах командира добрый свет.
