— Даже у тебя, Дог?
— Уж если я зарываю свою кость, то глубоко.
— И никому не откопать?
— Сначала придется одолеть меня.
— Столько усилий из-за десяти тысяч?
Я пожал плечами и закурил сигарету.
Мы прогулялись по городу и вернулись на Тридцать Четвертую улицу в контору Хантера. Повсюду, от лифта и до приемной, встречные изумленно смотрели на нас, не веря своим глазам. Всегда отутюженный Хантер шел, растрепанный и счастливый, в компании с каким-то оборванцем, причем можно было легко догадаться о нашем времяпрепровождении. Увидев нас, девица-секретарша сдернула очки, от изумления уронила их и, пытаясь скрыть смущение, пробормотала, спотыкаясь, «доброе утро». Войдя в кабинет, Хантер сказал, понизив голос:
— Эх, жаль, она не знает, что у меня есть как раз то, что ей надо.
— Но-но, приятель. В мои планы не входило. делать из тебя сексуального маньяка.
— Ты тут ни при чем. Я подозреваю, что я им всегда был. Просто не хватало времени, чтобы совершенствоваться.
— Это никогда не поздно.
Хантер удобно устроился в своем кресле, в глазах у него прыгали чертики.
— Хорошо сказано, Дог. К черту благотворительность, лучше я отдам денежки той, кто их стоит. Кстати, как ее зовут?
— Шарман.
— Прелестное существо. Мне как… надо запрашивать у тебя визу, если я надумаю еще раз ее навестить?
Мы, смеясь, смотрели друг на друга.
— Что это у тебя на уме, адвокат?
Хантер откинулся в кресле, распустил немного галстук, и лицо его приняло обычное профессиональное выражение.
— Ты знаешь, сколько раз я пытался тебя отыскать, Дог?
— Нет.
— По крайней мере, каждый год.
— С чего такие хлопоты?
— Мне доверялись определенные коммерческие дела, и я должен был выполнять свои обязанности. В этом я встретил определенные затруднения. Ты демобилизовался в Европе и немедленно исчез из виду. Я принял все меры, чтобы разыскать тебя, проверял каждую информацию о тебе, но безрезультатно. Честно, Дог, я уже начал думать, что тебя нет в живых. Тем более что военная разведка, Интерпол и полицейские управления во всех странах имели на руках кучу дел о пропаже или убийстве демобилизованных солдат, которым при увольнении выплачивали очень приличные суммы.
— Просто не было нужды возвращаться.
— Почему, Дог?
— Адвокат, что меня здесь ждало, кроме расстройства? Мне было двадцать, когда я ушел воевать, и двадцать четыре, когда война кончилась. Мне хотелось повидать мир, пожить своей жизнью, чтобы семейство Бэрринов не дышало мне в затылок. Не пытайся меня уверять, что мое решение их огорчило. Зачем им скелет в чулане, тем более, что он слишком громко гремел костями, когда был дома, и был постоянным напоминанием о неприличном поведении моей матери, которое покрыло вечным позором великое семейство. Мне осточертел весь этот клан, и я был рад от них избавиться. Со смертью матери меня вообще с ними ничто больше не связывало. Вот тогда Дог и сорвался с цепи.
