Он увидел ее и улыбнулся. Он всегда видел мои слезы и улыбался – но это была грустная кривая ухмылка.
– Она была не такой, как все, но это не делало ее уродкой. И люди тоже считали ее эксцентричной затворницей. Эйнштейна люди и вовсе считали умственно отсталым.
Я улыбнулась, но он все равно как-то смог увидеть мою печаль.
– Мэгги Мэй, ты достаточно хороша.
Как это типично для моего отца.
– Я вижу, что тебе не все равно. Тебе не все равно, что думают о тебе другие, что думает о тебе твоя мать, что думаю о тебе я. Но, честно говоря, это пустая трата времени. Может быть, мы с твоей матерью и старше, но это совсем не делает нас умнее. Мы тоже все еще развиваемся. Неважно, кем тебя считают другие – затворницей, эксцентричной, – ни одно из этих слов не имеет значения. Важно то, кем ты сама себя считаешь, когда находишься в компании сама с собой. – Он снова улыбнулся мне. – Если когда-нибудь ты решишь выйти на улицу и исследовать мир, то непременно сделай это. Но не для того, чтобы сделать счастливой маму или меня. Мне кажется, что тогда ты упустишь собственное счастье. Уходи, когда будешь готова, а не когда на тебя давят. Хорошо?
Я кивнула.
«Хорошо, пап».
Он поцеловал меня в лоб.
– Земля вертится, потому что твое сердце бьется. – Он повернулся, чтобы выйти из моей комнаты, но прежде чем уйти, прочистил горло и провел рукой по своей бороде. – О, и в столовой тебя ждет сюрприз.
Я спустилась в столовую, где за столом сидела пожилая женщина с двумя сандвичами с индейкой и двумя чашками чая.
– Итак, – сказала она, поднимая свою чашку. – Оказывается, не такая уж и хорошая у меня память. – Она встала из-за стола и, слегка прихрамывая, подошла ко мне. На лице у нее было несколько небольших синяков. Но все же она была такой же расфуфыренной, как и всегда. С легкой улыбкой на губах она толкнула меня в плечо. – Но ведь могло быть и хуже, – шутливо заметила она. – Я могла стать немой.
Хихикнув, я толкнула ее в ответ.
Я никогда в жизни никого так крепко не обнимала.
– Простите, я не помешал? – сказал Брукс. Он вошел в столовую и увидел, как мы с миссис Бун стискиваем друг друга в объятьях.
– Нет-нет. Мальчикам, которые поют старушкам в больничной палате, мы всегда рады.
Брукс одарил ее своей кривой улыбкой.
– Вы меня слышали?
– Боже мой, да тебя вся больница слышала. Каждый вечер после того, как ты уходил, медсестры с ума сходили от твоего голоса – и твоей бороды. Этого мне не понять. Голос у тебя приличный, но ты похож на волосатое чудовище. Бриться – это нормально, знаешь ли. Тебе подарить бритву?
