Эти папки вместе с рукописями, письмами читателей, рецензиями на разных языках, фотографиями Толя постепенно передавал милейшей Светлане Юрьевне Митурич — сотруднице ЦГАЛИ, общеизвестного архива. Теперь он переименован в РГАЛИ, то есть Российский государственный архив. Там есть у Рыбакова свой фонд, который я время от времени пополняю. Летом 2003 года материалами этого фонда пользовался американский профессор-славист, наш друг Джон Шиллингер. Он пишет книгу о Рыбакове на английском языке…
Но и «Арбатская» трилогия, и «Роман-воспоминание» — все это еще далеко за горами. Сейчас же для нас главное — «Тяжелый песок».
Толя приезжает ровно в два, я уже стою, караулю его машину. Припарковывается к тротуару, хлопает дверцей, идет ко мне, и мы на глазах у всего честного народа обнимаемся и застываем в этой позе. На нас оглядываются, старухи шипят… Садимся в машину, и я закидываю его вопросами:
— Превратил мать Якова в немку?
— Превратил, превратил. Замуж выходила как фройлен Галлер, чистокровная немочка.
— А с контурной картой сделал сцену? Путешествуют они?
— Сделал, сделал, дома посмотришь.
— Очень долго до дому терпеть, дай пролистаю про контурную карту.
Я уже знаю, что он мне привез всю рукопись — от первой страницы до последней, которую написал сегодняшним утром. Надо, чтобы я все вспомнила, посмотрела перестановку: ничего ли не пострадало. Недели за две я его догоню, и мы опять пойдем вровень.
— Ну дай контурную карту, — прошу еще раз. Читаю и начинаю смеяться…
— Чего смеешься?
— Бабушка (смеюсь) слушает репортаж Синявского с футбольного матча. Спрашивает (смеюсь): «Он пьет?» — «Пьет». — «Почему пьет?» — «Голос хриплый». Очень смешно. И Яков хорошо говорит: «А теперь попутного ветра нам в наших странствиях». Милый, приятный, мягкий человек…
Но у меня есть еще одно предложение: пусть бабушка не уходит домой молча. Она видит, как Яков занимается с ребятишками, ей это нравится, и ей хочется сказать ему что-то приятное. Пусть скажет: «Какие у тебя красивые руки, Яков…» Это ведь тоже играет на его образ.
— Я подумаю, — отвечает Толя.
Страница идет за страницей… И вдруг натыкаюсь на имя Анны Егоровны. Звоню Толе. «Вот почему, — говорю, — ты меня спрашивал, какое отчество у моей Анюты!» — «Мне хотелось тебя порадовать». В его голосе чувствую улыбку. «Конечно, я обрадовалась, увидев ее имя, но почему ты ее вставил, объясни!» — «Знаешь, — говорит он совершенно серьезно, — однажды я подъехал к твоему дому и видел, как вы с Анютой вместе вышли из подъезда. Она должна была идти налево, к троллейбусу, а ты направо, ко мне, в самый конец двора. Но она остановилась и несколько раз перекрестила тебя в спину. Ты даже не заметила этого, а меня это растрогало, и я тут же подумал: вставлю Анну Егоровну в роман. Ей, наверное, будет приятно увидеть свое имя». — «Еще бы, безусловно, приятно», — соглашаюсь с ним.
