Ни я, ни Ира не стали спрашивать Женю, где он был в день похорон матери. Ясно и так. Пошел туда, где ему легче было перенести этот черный день.
Наконец прихожу в себя, делаю кое-какие поправки в рукописи, звоню Толе:
— Приезжай в Козицкий, я готова.
— Завтра? Когда? — Голос счастливый.
— Часа в два приезжай.
Удивительное дело: я помню все свои замечания, все наши поправки в «Тяжелом песке». Хорошо помню все исправления и вставленные куски в «Страхе».
…Вечер, мы с Толей сидим на крылечке нашего дома в Переделкино, где жили и летом, и зимой почти пятнадцать лет, и обсуждаем линию Вадима Марасевича. Продажность пера: «Главное не выпасть из тележки» — вот его девиз, потому позволяет себе писать и так, и этак.
— Пошли его, — говорю, — взять интервью у Алисы Коонен.
— Почему именно у Коонен? — удивляется Толя. Дело в том, что я сама брала интервью у Коонен для своего журнала «Кругозор», куда перешла работать из редакции Иновещания на радио. А потом бывала у Коонен еще несколько раз в гостях: она была не только выдающейся актрисой, но и замечательной рассказчицей. И жили они с Таировым в том же доме, где находился Камерный театр, которым Таиров руководил. Уже интересно. Дадим Вадиму живые подробности — там и Москва будет, и Париж, и Берлин, и это интервью сразу его прославит. А через полтора года, когда Таирова начнут травить и обвинять и в формализме, и в «политической враждебности», Вадим, мерзавец, настрочит статью, прямо противоположную тому восторженному интервью, и разделает Таирова и Коонен под орех.
— Как тебе кажется, — спрашиваю, — это ведь бьет по нему?
— Бьет-то бьет, миленькая моя, но, если завтра ты не положишь мне это на стол, мы вообще обойдемся без Камерного театра. Некогда, Таня, некогда, нельзя тянуть, ты же сама это знаешь!
Хочется сказать: «Слушаюсь, хозяин», — но не время затевать склоку, сажусь за машинку.
История с Коонен и Таировым вошла в книгу «Страх». А «Дети Арбата», мне кажется, я вообще помню почти наизусть. Начните абзац, и я его продолжу… Все радости наши помню, все тревоги, огорчения… Вот, например, мы ссоримся из-за зубного врача Липеца. В романе — Липмана: в те годы он просил не называть его настоящую фамилию. О докторе Липеце будет отдельный рассказ, но если бы тогда все не кончилось миром, книга лишилась бы одного из самых интересных поворотов сюжета.
И еще мне хочется выступить в роли свидетеля. Рыбаков серьезно огорчался тем, что придуманную им фразу «Смерть решает все проблемы…» не просто употребляли во многих статьях как сталинскую, но как бы даже это узаконили, включив в книгу «Высказывания Сталина» или что-то в том же роде.
