Возвращаемся из Ялты в Москву — у меня кончается отпуск. В самолете Толя мне рассказывает замечательную историю про Васю Сухаревича, любимого своего друга. Он будет нас встречать на даче.
Война. Вася служит в какой-то центральной газете. Вызывает его редактор.
— Вася, ты чистокровный русский, православный к тому же, а фамилия у тебя похожа на еврейскую: Сухаревич, Гуревич… Есть установка: в газете должны быть русские имена… Как-нибудь измени свою фамилию.
— Хорошо, — ответил Вася, — свою фамилию я изменю, но при одном условии.
— При каком?
— У Гоголя в «Мертвых душах» помещик Собакевич тоже должен поменять фамилию…
Я смеюсь так, что на нас оглядываются.
— Этот рассказ, — говорит Толя, — долго ходил потом по Москве…
Наш дорогой Вася, заслышав шум машины, выбегает на крыльцо, руки распростерты для объятий, обнимает нас, подхватывает чемоданы. «Как господа прикажут: сначала душ или сразу ставить борщ на плиту?» Своими борщами Сухаревич был не менее знаменит, чем рецензиями на спектакли.
Толя пишет о нем в «Романе-воспоминании»: «Мой ровесник, родом из Пятигорска, язвительно остроумный, лицо сатира, одновременно напоминающее Вольтера, бабник, выпивоха, незаменимый человек в компании. Мать отдала его, четырнадцатилетнего, с шестиклассным образованием, учеником в самый большой ресторан Пятигорска, принадлежавший частному владельцу — был НЭП. Стал Вася прекрасным поваром и как таковой, уже будучи журналистом, был хорошо известен в московских литературных и журналистских кругах. На домашних ужинах, сборищах „становился к плите“ и варил, жарил, пек, занимался всем, кроме одного — никогда не мыл посуду: „Я повар, а не судомойка“.
Перед войной Васин пятигорский приятель, талантливый архитектор, был женат на моей сестре Рае и жил у нас на Арбате. Вася к ним захаживал, там мы и познакомились. Заехал я как-то к маме вечером, быстро прошел по двору, к счастью, никто меня не увидел, но дома у нас оказался Вася. Он, конечно, знал, что я после ссылки, что мне нельзя появляться в Москве, но не выдал, правда, распушил передо мной хвост, показывая свою значительность, но это было не главное, главное — не продал, я это оценил.
Когда я вернулся из армии и начал писать, Сухаревич был единственным моим знакомым, имевшим отношение к литературе. Ему я показывал первые свои писания, жил он тогда в Ружейном переулке, между Плющихой и Садовым кольцом, у своей второй жены. Принес я ему первые главы „Кортика“, а через месяц приехал узнать его мнение. Сидя на полу, Вася перебивал матрас, вынул гвоздик изо рта и сказал:
