Но там кое-что было.
На противоположном берегу лежала тигрица, убитая самопалом Ю. Снег вокруг нее был густо окрашен кровью.
Около убитой стоял, опустив голову, великолепный тигр. Виктор узнал его: да это бесхвостый Ван!
Столько отчаяния и укора было в неподвижной позе зверя, что Виктор невольно помедлил с минуту. А когда схватился за ружье, было уже поздно.
Ван, стоя в полуоборот к нему, сверкнул глазами, словно говоря: «Еще встретимся!» — и скрылся в ельнике.
А Виктор тихонько выругался:
— Холера! Опять разминулись!
Он зашагал быстрее, чтобы сообщить Ю об его удаче: пусть забирает тигрицу из-под самопала. Шел к новым горам, дальше в мир, неся ему драгоценные панты и свои ничего не стоящие двадцать два года.
«И БУДЕТ ПОЙМАН В ТЕНЕТА МОИ, И ПРИВЕДУ ЕГО В ВАВИЛОН…»
Пройдя под каким-то подобием триумфальной арки, Виктор вышел с вокзала и вслед за толпой приезжих двинулся в город. Два дня ходьбы пешком, потом ночь в поезде — и вот он у цели.
Волчок дрожал и ежился. Ни за что не хотел сойти с последней ступеньки на тротуар. Виктор потрепал его по спине и остановился, решив подождать, пока собака немного свыкнется с городской сутолокой, обилием людей, экипажей, запахов, звуков, незнакомых предметов, непонятных явлений. Да он и сам чувствовал себя не многим лучше, чем этот пес, внезапно вырванный из тайги.
С амфитеатра вокзальной лестницы он смотрел на Харбин — город, где живет семьсот тысяч китайцев, русских, поляков, евреев, японцев. На эту откровенно раскрывшуюся перед ним Азию в европейском костюме.
«И раскину на него сеть мою…» Какой-то библейский текст назойливо стучался в память, попусту отвлекая мысли. Откуда это, о чем? Но память подсказывала только начало стиха и его конец: «И приведу его в Вавилон, землю Халдейскую…»
— Ну, делать нечего, — сказал он наконец Волчку и подтолкнул его вперед. — Пойдем, братец, в эту Халдею…
Он обернулся. Нет, никто не слышал. И надо же было, чтобы у него вдруг вырвались эти слова по-польски!
Поток приезжих устремился на улицу, и перед вокзалом оставались только они двое: Иван Кузьмич Потапов и пес Байбак. Виктор себе в назидание мысленно повторил еще раз все эти анкетные данные, чтобы навсегда покончить с Доманевским.
— Ну, пойдем, Байбак, привыкнешь, — сказал он вслух, теперь уже по-русски.
Волчок пошевелил ушами — это еще что за новые, незнакомые слова? — поднял умные глаза с выражением полной растерянности, но побежал за хозяином.
Они шли по каменному тротуару, который ложился им под ноги как-то неестественно гладко и словно изолировал их от земли. Так оба, пес — поджав хвост, а Виктор — сутуля плечи, окунулись в толчею большого города, во все его испарения и запахи.
