Отойдя на безопасное расстояние, он отгрыз собаке голову, но есть не стал. Он не был голоден, хотя вот уже несколько дней почти ничего не ел, томимый любовной горячкой. Он только напился крови, наглотался снегу и побежал опять по следу тигрицы. След вел все в гору, на лысую (ту, что пониже) вершину Рогатой.
Внизу волки уже построились цепью. У них тоже наступала брачная пора, и, охотясь большой стаей, они подбирали себе подруг. Их силуэты в одинаковом расстоянии один от другого маячили на белой равнине замерзшего озера. Волки ждали, чтобы их вожаки зашли оленям в тыл и погнали на стаю. Три волка заходили слева, отрезая островок, на котором паслись олени.
Как только добрались они до тростников, волчья цепь поскакала галопом. Завыли во всю мочь молодые волки и волчицы, им подвывали переярки. Олени ринулись с островка, словно земля у них под ногами горела, но где уж там! У волков лапы не скользили по льду, как оленьи копыта, и они проворно бежали оленям наперерез, окружая все стадо и зажимая его в тиски.
Вану, стоявшему наверху, надоело смотреть на эту дружную атаку, напоминавшую ему об его одиночестве. Надоели волки, олени, все это зверье. Ему нужна была только тигрица!
— Довольно! Прочь отсюда! — громом прокатился его голос над тайгой и озером.
Волки перестали выть и затоптались на месте, а олени совсем ошалели от страха — и это их спасло: паническим рывком они вырвались из кольца. Только два остались на льду.
А Ван, облитый зеленоватым лунным светом, хлестал тайгу с высоты своим громоподобным рыком, и на этот властный зов самца из лесу вышла тигрица.
Остановилась на опушке. Ван зарычал, словно призывая: «Иди же, иди ко мне, я так долго искал тебя!» Но она стояла, вслушиваясь. Может, ей этого еще было мало, может, хотелось, чтобы он подольше искал и звал ее. Во всяком случае, она медлила, не двигалась с места. И тут из лесу вышла вторая тигрица.
Они встретились, зафыркали, заворчали. Ван направился к ним, но это только подлило масла в огонь. Тигрицы вступили в бой.
Сидя на задних лапах, они передними колотили друг друга по головам, как это делают дерущиеся коты, ожесточенно наносили удары по морде и, должно быть, яростно ругались — их рычание полно было злобы и презрения.
Ван обошел их раз и другой, присматриваясь и оценивая каждую.
Та, чьи следы привели его сюда, видно, прибрела издалека. Шерсть на ее передних лапах стерлась о затвердевший наст и о снежную крупу в обледенелых расщелинах. Тигрица эта была стара. В желтых баках и шерсти на спине уже заметна была проседь, а рык ее переходил в глухое урчанье, и запах от нее шел какой-то несвежий, неприятный.
