На дверях заграничной агентуры, помещавшейся в нижнем этаже русского консульства в Париже, мы нашли печати консульства и личную печать заведующего агентурой Красильникова; сняв их и отомкнув двери, находившиеся на запоре под двумя ключами, не без волнения вошли мы в таинственную парижскую «охранку», состоявшую из двух относительно небольших комнат… Вот он, тот центр, откуда невидимая рука направляла свои удары в самое сердце русской политической эмиграции; здесь плелась паутина, окутывавшая нас и наших товарищей тысячью тонких, но крепких нитей; здесь, думали мы, совершались сатанинские искушения, и слабые или уже развращенные становились окончательно предателями…
Две небольшие комнаты — одна в два окна, другая в одно — за решетками; окна выходят на двор, общий для посольства и консульства. Первая комната — канцелярия; вдоль стен ее стоят высокие до потолка шкафы с делами; это и есть знаменитый архив заграничной агентуры; две шифоньерки с карточными каталогами, один шкаф со старыми делами, кипами «агентурных листовок» и альбомами фотографий революционеров, три письменных стола с пишущими машинками на них и массивный несгораемый шкаф — вот чисто деловая обстановка канцелярии заграничной агентуры.
Совершенно другое впечатление производила другая комната — кабинет самого Красильникова: великолепный письменный стол красного дерева с роскошными бронзовыми канделябрами и другими украшениями, диван, кресло, стулья красного сафьяна и два больших портрета царя и наследника… Здесь вырабатывались директивы и планы «внешнего» и «внутреннего» наблюдения за политическими эмигрантами, которые немедленно при посредстве состоявших в распоряжении Красильникова жандармского подполковника Люстиха или главы филеров — знаменитого Бинта передавались многим десяткам агентов внешнего наблюдения — «шпикам» — и так называемым секретным сотрудникам, — попросту провокаторам; директива начинала приводиться в исполнение, — и вы чувствовали это на себе, если были уже стреляным волком: увеличение числа подозрительных фигур при вашем выходе на улицу, усиленная любезность вашей консьержки, а затем и усиленное устремление в вашу сторону подозрительных «товарищей»; последнее улавливали, к сожалению, немногие — только особенно наблюдательные…
После внимательного осмотра этого таинственного убежища наших врагов мы сразу нашли в ящиках красильниковского стола и в бюро его помощника Мельникова несколько интересных бумаг: прошение на Высочайшее имя о помиловании известного в Парижской колонии художника Иванова, доклад Красильникова Департаменту полиции о переговорах с корреспондентом «Русского слова» Брутом-Беловым, просившимся в секретные сотрудники, два подробнейших доклада Бинта о переговорах
