— По-моему, правильное предложение, — сказал он, — да только вы забываете, что у Кукушки сын есть. Венко хоть и болен, но жив. Надо бы и его спросить.
И люди согласились. Пусть Венко привезут в село. Он уже много лет живет в больнице для душевнобольных, стал столяром — мастерит стулья, шкафы, гардеробы… Кое-кто с ним виделся. И он узнал их.
Привезли его на кооперативной машине часам к девяти утра. Она остановилась на шоссе против дома Поповых. Дальше нельзя было проехать — вся улица, которая вела ко двору Кукушки, была запружена народом, люди толпились и во дворе, и перед воротами. Из машины вышли Начко и Венко. Наступила тишина, от которой дыбом встают волосы. Молодые смотрели на него со страхом и любопытством, они ведь знали о нем только понаслышке; но те, кто близко его знал, с кем он дружил когда-то, с кем ходил на вечеринки и посиделки, с кем гулял вечерами на берегу реки, еле сдерживали рыдания. Слезы текли по щекам. Годы и болезнь сломили Венко. Он был коротко острижен, волосы — кипенно-белые, как мыльная пена; от морщин лицо походило на печеное яблоко. Худой, с ввалившимися щеками, с широкими лиловыми кругами под утомленными глазами. Начко купил ему в городе новый костюм. И пиджак, и брюки были слишком велики, отчего он выглядел совсем сломленным и одиноким. Увидев столько народу, Венко едва заметно всем кивнул, и на тонких губах мелькнуло подобие улыбки. Перед ним с Начко, поддерживавшим своего спутника под локоть, люди расступались, прижимаясь друг к другу, и, будто щель, образовывался узкий проход.
Венко двигался мелкой суетливой походкой. Перед закрытыми подгнившими воротами он на миг остановился, глянул них и пошел дальше. Створки едва держались на проржавевших петлях, как переломанные крылья постаревшего орла. Посередине двора он попросил Начко отпустить его. Пошел к гробу сам. Ничто не ускользнуло от него: ни неструганные доски, из которых был сколочен гроб, ни то, что в него не положили ни одного цветка. Он увидел свою мать. Впервые за многие годы. Он запретил ей появляться в больнице. Переплетя пальцы, Венко смотрел. Люди вокруг будто перестали дышать. Солнце замерло на месте. Утих тоскливый шепот придорожных шелковиц и бурьяна, что рос во дворе. Мать лежала в грубом деревянном ящике, одетая в свою неизменную черную одежду, прикрыв глаза и скрестив на груди восковые руки. Примирившаяся, притихшая. Тонкие губы все так же сжаты, будто скрывая невысказанное последнее слово; из-под повойника выбивались седые пряди. Эта женщина была ему матерью, и это она разбила ему жизнь. И село призвало его, чтобы он ее осудил. Перед всеми. И приговор будет передаваться от поколения к поколению. Ведь так и сказал ему Начко, когда они ехали сюда. И он скажет свое слово. Раз этого хотят люди. Венко вскинул голову, и солнце отразилось в его глазах.
